Глава III
Пришёл, увидел, победил!
В которой читатель узнает, зачем же нас в школе заставляют учить литературу. Кроме того он узнает, при каких обстоятельствах великий римский император очутился на приёме у психиатра.
***
Итак, меня привели в кабинет, и, хлопнув дверью, оставили меня наедине с психиатром. Его кабинет представлял собой довольно просторную комнату, в центре которой стоял стол, заваленный бумагами. На белых стенах висело несколько средней паршивости пейзажей, а на тумбе был водружён аквариум. Вот, пожалуй, и всё, что можно сказать интересного об этом ничем не замечательном помещении.
Психиатр – немолодой пони с тёмно-синей шерстью, серой гривой и козлиной бородкой (забавно, пони с козлиной бородкой), в великоразмерных очках, нелепо нацепленных на нос, занимал место за столом, уткнувшись носом в газету. Прошло секунд пять, прежде чем он в кои-то веки заметил меня, зашевелился, скептически кашлянул (в адрес газеты, надеюсь), шустро скомкал газету и швырнул её в мусорку, стоявшую неподалёку.
- Та-а-ак-с, прошу, садитесь. - Сказал он своим хрипловатым голосом, поправил огромные очки и радушно улыбнулся. Я (слава Селестии), ни разу не был на приёме у психиатра, и чего он может выкинуть, я просто не знал, и знать не мог. Я кивнул, на всякий случай натащил на лицо самую дружелюбную улыбку, которую только мог сделать (при этом постаравшись не выглядеть идиотом), после чего сел на стул. На протяжении нескольких мгновений психиатр внимательно изучал меня с головы до копыт, но потом вытащил из тумбочки блокнотик, карандаш, и, наконец, представился:
- Меня зовут Экхам. Ваше имя? – По привычке я едва не ляпнул «Юрий», как вдруг светлая мысль озарила мой смущённый разум…
-
Гай. Юлий. Цезарь. – Отчеканил я, едва сдержав хитрющую ухмылку. Действительно, какой резон мне открывать моё настоящее, но совершенно обыкновенное на Земле имя, если я нахожусь в другом мире? Согласитесь, что примерить на себе имя величайшего Римского императора – это неплохая идея. Куда поэтичней прозаичного «Юрия». В ответ на это психиатр слегка кивнул, после чего чиркнул карандашом в блокноте. Чего же он там такого записывает?..
- Насколько я понимаю, вы - художник? – Спросил он, взглянув на меня из-под приспущенных очков. Хорошо, что он спросил, иначе я рисковал бы во время последующего разговора здорово сесть в лужу. Как же я мог забыть о том, что у меня на боку метка с изображением мольберта? И действительно, в каком-то смысле моя принадлежность к братии художников правдива, ибо я довольно сильно увлекался рисованием в реальной жизни и уже около трёх лет учился рисовать на графическом планшете, и получалось у меня довольно-таки неплохо. Правда, картинками, нарисованными карандашами или же красками, я не портил бумаги уже очень давно.
- Ага. – Хмыкнул я.
- Хорошо. Откуда вы… Родом, Гай Юлий Цезарь?
Нет, ну это уже полицейский допрос какой-то, а не безобидный приём у врача. Хотя ладно, правила игры здесь устанавливаю не я, придётся импровизировать. И я, набравшись наглости, начал творить…
Остаётся надеяться, что в своём рассказе я был последователен и выглядел достаточно уверенно (хоть временами и запинался), и что история моя была более-менее связной. Как мне кажется, прокатить должно – будь я на его месте, поверил бы, настолько я вдохновлённо вжился в роль обиженного судьбой-злодейкой несчастного пони (вот мне и пригодились в жизни пять лет занятий в школьном театральном кружке), у которого когда-то было всё – семья, деньги, спокойная, размеренная жизнь, а теперь нет ничего.
Чего же я такого наплёл, спросите вы? Какой лапши я навешал на уши этому Экхему?
Итак, забудьте о том, что я - человек. На самом деле
я – простой художник из Мэйнхеттена. Жил я себе тихо-мирно в своей квартире вместе с семьей, рисовал обыкновенные картины, дни текли один за другим, короче - ничего особенного не происходило. Как вдруг… Несчастье! Страшная беда постигла меня и разрушила всю мою жизнь! Пожар! Под аккомпанемент треска пламени и криков о помощи, в палящей симфонии смрада, огня и дыма я, не жалея себя, едва не погиб, мужественно вызволяя родных из плена бушующей стихии. Но, судьба не была к нам благосклонна, и проход, через который я и уцелевшие члены моей семьи могли спастись, завалило балками. И эту проблему решить было невозможно. Мы, увидев и осознав это, заплакали, обнялись в последний раз, попрощались с жизнью и друг с другом, легли на пол и закрыли глаза… Надежды на избавление больше не было…
Очнулся я уже в больнице. Оказывается, я был единственным, кого спасатели смогли вырвать из цепких лап смерти. Все мои родные, все, все до единого погибли в этом адском пламени.
Печали моей не было границ. Несколько дней я оплакивал погибших… Поскольку почти ничто меня более не связывало с суетой большого города, я решил исполнить свою давнюю мечту – съехать из этих ужасных каменных джунглей в тихий городок под названием Понивилль. Оправившись спустя несколько времени, я обратился в страховку, получил деньги, собрал скудные остатки моего имущества, простился со всеми своими друзьями, знакомыми, приятелями и отправился в дальний путь…
Но, страшное несчастье постигло меня снова. Бриллиантовые псы подстерегли меня чуть ли не сразу после того, как я сошёл с поезда и уволокли в кусты. С большим трудом я умолил их о пощаде, и они даже пальцем меня не тронули, но, как бы то ни было, они отняли у меня всё до последней монеты…- И вот, в таком ужасном, подавленном состоянии, я на последнем издыхании доплёлся до яблочной фермы в Понивилле. - Завершил свою проникновенную речь я, горестно вздохнув. – Дальше вы, наверное, всё знаете.
Ответом на мою тираду было лишь то, что психиатр снова равнодушно кивнул, снова коротко чиркнул что-то в своём таинственном блокноте, и снова обратил взор своих прищуренных глаз на меня. Мне даже как-то обидно стало. Как-никак, я тут ему душу излил, а он…
- Та-а-ак-с… - Его интонация не предвещала ничего хорошего. Неужели не поверил? От этой ужасной мысли я стиснул зубы, но, по счастью, сумел сохранить невозмутимое выражение лица.
– Что ж, Гай Юлий Цез…
- Можно просто Цезарь. – Прервал я его, не ожидая от себя такой смелости. Он, опешив не меньше моего, бросил на меня неодобрительный взгляд и продолжил:
- Что ж, Цезарь… У меня есть к вам ещё несколько вопросов…
Не вижу смысла описывать наш дальнейший разговор. Скажу только, что чем больше мы беседовали, тем спокойней и расслабленней выглядел мой мучитель. В процессе он продолжал упорно записывать что-то в свой таинственный блокнотик.
Когда вопросы исчерпались, то психиатр кивнул, довольно хмыкнул, закрыл блокнот и положил его в тумбочку вместе с карандашом. После этого он торжествующе произнёс:
- Поздравляю вас. Вы совершенно здоровы. – Радости моей не было предела. Вспомнилась Рэйнбоу с её коронным «ohmygoshohmygoshohmygoshohmygoshohmygosh», но я сумел сдержать вихрь эмоций и с чистой совестью пожал протянутое мне копыто.
- Прошу прощения за то, что вам пришлось потратить здесь время впустую. Эпплджек нам так ярко расписала ваше безумие, что у нас сомнений никаких не было, что вы не в себе.
- Так это она притащила меня сюда?..
- Да-да, именно. Привезла вас в тележке. – Тут он засмеялся – спящего так крепко, что даже звон всех Кантерлотских колоколов вас не разбудил бы.
Так-так, с ЭйДжей я ещё разберусь потом…- Позвольте поинтересоваться… - Обратился к нему я.
- Нда-да?
- А кто эти двое, с которыми я лежал в одной палате?
- А, эти… Первый это господин Иконий, историк. Представляете себе, он писал книгу по истории Эквестрии, как вдруг ни в одном из источников не нашёл какой-то там… Даты. Родня его до нас едва дотащила – настолько его потряс сей возмутительный факт. Надо сказать, он никогда не отличался особо приятным нравом, а после своего помешательства – так вообще. Второй месяц уже с ним бьёмся, всё никак не завершим начатое. Хорошо ещё, что он теперь поспокойней стал, раньше вообще невозможно было с ним рядом находиться. – Я хихикнул, вспомнив его «великие свершения», после чего спросил:
- А второй?
- А, этот… Махнул копытом Экхем. – Это наш «ветеран». Полгода уже у нас торчит тут. При каких обстоятельствах он свихнулся – неясно. Пока был нормальным, продавал себе всякие там фрукты овощи. А потом оп – и стал вместо них втюхивать всем вокруг несуществующие, бесполезные вещи.
- Да уж, это я уже… На себе испытал. – Тихо проворчал я.
- А ведь хороший парень был. – Невозмутимо продолжал психиатр. – Ну да ладно, и его вылечим.
- Ну… Спасибо вам за всё, доктор, я, пожалуй, пойду…
- Да, конечно. До свидания.
- До свидания! – Помахал ему копытом я, находясь уже у порога. Вдруг, Экхем встрепенулся и крикнул:
- Постойте! – Я обернулся. - Обратитесь к мэру, говорят, как раз пара домов, из которых съехали хозяева, свободна.
- Спасибо!
- А если понадобятся деньги, обратитесь тоже к мэру. Она расскажет вам, что делать, вы же вроде как без единого гроша за душой. В конце концов, если будете очень нуждаться – обращайтесь ко мне. Помогу, чем смогу.
После бесконечных вежливых прощаний, благодарностей и инструкций я, наконец, покинул кабинет и дружелюбного врача, а вслед за этим и здание, в котором мне довелось провести самую странную ночь за всю мою жизнь.
Я вышел на свет Селестиев и с непривычки зажмурился от яркого солнечного сияния. Что ж, всё оказалось не так просто, как я ожидал, но теперь я на свободе, полный решимости, и, что главное – я знаю, что мне делать в самом ближайшем будущем! Возможно, ради этого стоило один раз побывать в дурдоме.
Пока что лишнего внимания к своей, как говорил сумасшедший историк Иконий, «царственной» особе я привлекать не хотел. Где была мэрия, догадаться было несложно, и я просто пошёл в центр, ни у кого не о чём не осведомляясь, ни с кем ни о чём не заговаривая.
А вокруг меня кипела, бурлила жизнь. Солнце было ещё не в зените, и городок крайне оживлённо шумел, ибо болтовня, споры, смех, редкие возгласы и стук копыт по земле слились в единый голос. Пони всевозможных расцветок, с разнообразнейшими причёсками, пони различных возрастов и полов постоянно попадались мне на пути. Некоторые не обращали на меня ни малейшего внимания и проходили мимо, занятые своими делами или же болтая между собой. Некоторые бросали на меня недоумевающие или же пытливые взгляды. Кто-то тут же отворачивался, кто-то на протяжении какого-то времени продолжал внимательно меня изучать. Кто-то потом даже перешёптывался со своим соседом.
Но больше всего, конечно же, в данный момент я опасался встречи с Пинки Пай. Если вы вспомните самый первый эпизод, то поймёте, почему…
Несколько раз мне попадались знакомые лица – кажется, в толпе я разглядел Бон Бон и доктора Ктокопыто, а также пару-тройку пони, имён которых я вспомнить не мог. Кроме того, в небе со скоростью молнии пронеслась Рэйнбоу Дэш, скорее всего, отрабатывающая очередной трюк.
Любопытно, что Понивилль оказался чуть ли один в один таким же, каким его изобразили в сериале. Всё так же мирно, красиво, дружелюбно и идиллически. Пару раз я останавливался, чтобы рассмотреть тот или иной дом, и с удивлением осознавал, что это самое здание я уже видел в одной из серий. В любом случае, до городской ратуши я добрался без приключений. Хоть это пошло по плану.
После недолгого разговора в мэрии, который я, опять же, не вижу смысла описывать, ибо после приветствий я всего-то представился, повторил свою душераздирающую историю, и осведомился, «где у вас можно тут корни пустить». Оказывается, один домик был свободен. Хорошо, что он находился на окраине; сейчас лучше слишком не «светиться». Потом последовала недолгая разборка с документами-бумажками. Затруднительней всего мне было расписаться. Еле-еле, с огромным трудом, я, сжав ручку в зубах, накалякал какую-то непонятную косо-кривую закорючку, которая отдалённо напоминала мою настоящую подпись. Одно мне осталось непонятным – почему у меня не спросили каких-либо документов, которые бы подтверждали, что я -действительно тот, за кого себя выдаю. Возможно, здесь замешана какая-то хитрющая магия. Ручка, что ли, у них заколдованная?
Проблема с деньгами тоже была решена вскорости – мне был выдан небольшой заём, по меньшей мере половину которого я должен был отработать в течение месяца. Как это сделать, я пока что не имел ни малейшего понятия...
Здание мэрии я покидал в ещё более вдохновлённом состоянии духа, чем то, с которым я в него входил: всё-таки, не каждый день вам дают начать житие-бытие с абсолютно чистого листа.
У меня было всё для того, чтобы начать здесь новую жизнь: немного денег, крыша над головой и, конечно же, вера в светлое будущее.
Мой пыл немного поутих, когда я преступил порог моей новой хижины. Вам не послышалось, именно что
хижины. Мебели в сием славном одноэтажном строении не было совсем, за исключением уродливого, ветхого деревянного столика и сиротливо притулившегося в уголке потрёпанного дивана. Вместо занавесок на окнах висели какие-то непонятного вида и цвета тряпки. Повсюду пыль, грязь, паутина. На обшарпанных стенах были несообразно налеплены клочки давно выцветших обоев. Комната - всего одна (хоть и с камином), неприглядная уборная, доисторическая ванна и подвальчик (по сравнению с которым Северный Полюс показался бы тропиками) не в счёт. Исследовав свои небольшие владения, я невольно ахнул и аж сел на землю. Начать жизнь с чистого листа, говорите? Кхм. Грязноват лист, вам не кажется?..
Как бы то ни было, главное – не падать духом. Пока я в задумчивости зашторивал окна, предохраняясь от любопытных глаз, мне почему-то вспомнилось несколько строчек из одного стихотворения Тютчева:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Я вздохнул и плюхнулся на встретивший меня ужасным скрипом и треском диван. «Молчи, скрывайся, и таи…» - пробормотал я с закрытыми глазами и потёр лоб копытом. Так. Надо действовать. Для начала неплохо было бы смотаться на рынок, купить чего-нибудь поесть. Я был настолько голоден, что казалось, сейчас съем даже этот диван; у меня и маковой росинки во рту не было со вчерашнего дня. Только чуть-чуть воды выпил в палате.
Во-вторых, надо купить бумаги, ведь я, как-никак, художник! Пфф…
Художник… Сомневаюсь, что я смогу сотворить что-нибудь стоящее, держа инструмент не в руках, а во рту. Я бы сейчас голову на отсечение бы отдал, если бы мог заместо копыт получить нормальные руки.
Но, делать нечего. Надо выкручиваться. Можно одарить местных благами импрессионизма, ибо это требует куда меньших навыков, и можно будет бездумно следовать принципу – «нарисовал-уродливо-зато-сколько-мыслей-и-чувств-в- картине-выразил» Хотя, навряд ли получится. Это у нас импрессионизм – целое направление. На одного художника, который так будет писать картины, они наверняка посмотрят как на психа, и опять посадят меня в пресловутый сумасшедший дом… Бррр, у меня уже фобия какая-то…
Охваченный этими невесёлыми мыслями, я на полном автомате пробормотал: «Сижу за решёткой в темнице сырой…» - Стойте-ка…
Сижу за решёткой в темнице сырой
Вскормлённый в неволе орёл молодой
Мой грустный товарищ, махая крылом
Кровавую пищу клюёт за окном!
Пушкинские строки пришли мне на ум, и пришли мне не просто так, а привели с собой спасительную мысль. Я бодро вскочил с немилосердно скрипящего дивана, и по моему лицу расплылась широкая, довольная улыбка.
Э-ВРИ-КА, черт её побери,
Э-ВРИ-КА!!!
Я поспешил отправиться в новый, не менее опасный и трудный поход по Понивиллю за продуктами, бумагой, а также за веником и прочими предметами «роскоши», с помощью которых приведу свою хатёнку в более-менее приличный вид. Не терпелось приняться за работу.
Поначалу всё пошло относительно гладко. Мне не составило труда закупить еды, похоже, что день был воскресный (или как это тут в Эквестрии называется), рынок был открыт для всех желающих. На вопросы рыночных пони, кто я таков и откуда взялся, я коротко отвечал: «новенький», на что мне ответствовали поздравлениями с новосельем и предлагали отметить. Слишком уж дружелюбны тут все, даже странно. Я говорил, что не отвергаю такой возможности, но, (по крайней мере, сейчас) я страшно занят.
А вот после покупки веника меня поджидала неожиданность: Твайлайт Спаркл…
После того как я покинул уютный магазинчик с предметами быта, то, погружённый в свои думы, не заметил, что нос к носу столкнулся с Твайлайт, спокойно шедшей по своим делам.
- Извини, Твай… - Я запнулся. Чёрт меня дёрнул сказать её имя!! Видимо, Твайлайт была удивлена не меньше моего, и, хоть и с удивлённой интонацией в голосе, но нашлась, что ответить:
- Эм… Это вы меня извините, но… Кто вы… Такой, и… Откуда вы знаете моё имя? – Оцепенела она. Надо было действовать быстро, решительно:
- Эээ… М-меня зовут Цезарь, да! Будем знакомы-очень приятно-до-свидания! – Выпалил я на одном дыхании, и, натянув на лицо дружелюбную улыбку, пожал ей копыто.
- До свидания… - В полном недоумении произнесла фиолетовая пони. Я не стал медлить и скорым шагом скрылся в толпе. Ради всего съестного, лишь бы она не подняла особого шума!..
Вернувшись домой, я в первую очередь с огромным удовольствием закусил свежеприобретёнными яблоками, после чего, воздав хвалу своей незабвенной учительнице по литературе, Галине Андреевне, сел… Не рисовать, как я хотел сначала. Я сел писать стихи. Ну, не то что бы писать…
«Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой…» - задумчиво бормотал я, грызя карандаш и изо всех сил пытаясь вспомнить, что же там было дальше.
«С свинцом в груди и жаждой мести… Жаждой мести…» - Продолжал соображать я - «…Поникнув гордой головой!» - Торжествующе воскликнул я. Ай да Цезарь, ай да сукин сын!
Короче, если вы ещё не догадались, чего я придумал, тогда поясню: я решил переписать те стихи, которые когда-то задавала нам зубрить дома наша училка по литературе. Гениально же! Кто сможет здесь обвинить меня в наглом плагиате? Никто. Откедова им знать, кто такой Пушкин, Лермонтов, Тютчев, и прочие классики? Ниоткуда. Главное, чтобы память не подвела. Но у такого метода, имелись, конечно, свои недостатки, и причём серьёзные.
1) Стихотворения рано или поздно закончатся, но, на моё счастье, Галина Андреевна усердно исполняла свой преподавательский долг, и уже давно начала нас прям-таки пичкать зубрёжкой на дом.
2) Память у меня неплохая, но я всё ещё простой смертный, и, естественно, что-то я подзабыл, что-то вообще выпустил из памяти за давностию лет.
3) И, наконец, придётся переделывать стихотворения под местные реалии. Возьмём, к примеру, Лермонтова:
Нет, я не Байрон, я другой
Ещё неведомый избранник
Сомневаюсь, что в Эквестрии жил Байрон хотя бы в количестве одной штуки. Так что бездумно переписывать – это не наш метод. К сожалению, у меня никогда не было особой тяги к поэзии, я уж молчу о том, чтобы сочинять что-нибудь своё. Так, высосал из пальца пару уродцев когда-то давно, но это не в счёт.
Ну да ладно, это все ждёт меня в дальнейшем. Сейчас меня волнует лишь настоящее.
«
И вот: на мне кафтан с громадными карманами, а в руке моей не стальное,
а гусиное перо. Передо мною горят восковые свечи, и мозг мой воспален.»
Казалось бы, при чём тут Булгаков?..
Остаток дня я провёл в тяжёлых умственных напряжениях. Грызя карандаш, в муках душевных ломая голову и меряя шагами комнату, я вспоминал, вспоминал, вспоминал, вспоминал, вспоминал… Мне бы хоть один томик Лермонтова сейчас… Хоть один… Эх… Терпи, Цезарь, знаменитым на всю Эквестрию поэтом будешь!
Как бы то ни было, к вечеру «собрание сочинений» было готово. Под моё горячее копыто попали многие стихотворения, и, я уверен, что, догадайся кто-нибудь в реальном мире подсоединить к гробам этих, как юла вертящихся в своих гробах авторов электрогенераторы, то он совершенно бесплатно получит море электроэнергии; где-то я довольно-таки сильно поменял многие слова, где-то попросту убрал строфы, где-то добавил отборной отсебятинки, ну а где-то вообще в корне изменил всё. И не всегда в лучшую сторону. Искусство требует жертв, как-никак!
Засыпая, я думал о том, куда мне теперь податься с этой кипой бумаги, на которой неаккуратным почерком было начертано великое множество слов.
Решу завтра. Утро вечера мудренее.