Спойлер
На холм крутой, в преддверии сгущающейся бури, я восхожу.
Мой путь - тропою стёкол и камней.
Иду в тумане к церкви мрачной, чтоб утопить среди крестов
свою тоску по вдохновлявшей,
по нежной коже и щеке,
по тёплым венам грациозной шеи, которую ласкал ночами и при дне,
по запахам волос и сочных губ, манивших, как созревший плод.
В усталом сердце, высохшем от жажды, я с трепетом храню возлюбленной портрет.
Идёт за годом год, и сердце остывает, как будто я не тот, кем был:
как будто призрак тени заплутавшей меня укутал и похоронил.
У двери храма воздух холодеет.
Я в красном небе замечаю дым и копья золотые - то стражники жемчужных врат прицелились в меня.
“Оставьте, ангелы!
Так долго я просил у Господа знаменья, что больше не поверю небесам!”
Святой туман сгустился облаками и слёзы горькие пролил по нам -
по скорбной тени и больной душе.
Под куполом вздыхает чернота.
Шаги ведут меня к угрюмому распятью, что червенеет, как терновый плод.
У алтаря встаю я на колени - подол плаща скрывает свой полог,
переплетаю пальцы для молитвы и шёпотом её произношу.
Прошу обмен.
Земля дрожит, как логово дракона, когда ему грозит смертельная вражда;
я падаю, не находя опоры, - и в церкви возникает Сатана.
Он дышет восходящими огнями и лижет хищным языком глаза,
он красный дым вокруг себя сгущает и жжёт своим вниманием меня.
“Обмен!” - кричу, и плавится распятье, и плачет горько вифлеемский сын.
“Я с телом свою душу отдаю - позволь мне только встретиться с любимой!”
Блестит корявый нож - я рву своё запястье, и кровь стекает струями в ладонь,
я пачкаю ей крест и, с шеи крест срывая, швыряю в пропасть мрака пред собой.
Настала тишина, тяжёлая, как глыба, и горькая, как трёхгодичный мёд.
И вдруг из слепоты - из купола - спускает своё пернатое и белое крыло Господь.
Меня, предателя Гуама и Эдема, он обнимает и несёт с собой,
на спины смирных ангелов сажает и песню шепчет мне за упокой.
Мне видятся жемчужные равнины, ночных холмов холодный мерный блеск,
лесных покровов сумрачные виды,
густые облака и сонные пегасы, укутанные в них по самые бока...
Я в центре неизведанного мира.
Зачем Господь принёс меня сюда?
Мы подлетаем к призрачному дубу, что исполинским корнем тычет в ад,
а в кроне размещает сад Эдема,
и в нём живёт любимая моя
и на руках качает, словно люльку, придуманный ей сказочный мирок.
“О, Лорен!” - я кричу.
Она меня не слышит.
А ангелы мне ноги оплели и не пускают подобраться ближе.
Я чувствую, как разрывается душа и по кусочкам тает, словно глина.
А вместе с нею тихо таю я.
И где-то наверху, в прохладе сновидений,
в мерцании тускнеющих огней
и в бедности бессмысленных сомнений
я очень часто думаю о ней -
о том, как в свете звёзд сидит в Эдеме Лорен
и держит на руках
придуманный мирок.
Мой путь - тропою стёкол и камней.
Иду в тумане к церкви мрачной, чтоб утопить среди крестов
свою тоску по вдохновлявшей,
по нежной коже и щеке,
по тёплым венам грациозной шеи, которую ласкал ночами и при дне,
по запахам волос и сочных губ, манивших, как созревший плод.
В усталом сердце, высохшем от жажды, я с трепетом храню возлюбленной портрет.
Идёт за годом год, и сердце остывает, как будто я не тот, кем был:
как будто призрак тени заплутавшей меня укутал и похоронил.
У двери храма воздух холодеет.
Я в красном небе замечаю дым и копья золотые - то стражники жемчужных врат прицелились в меня.
“Оставьте, ангелы!
Так долго я просил у Господа знаменья, что больше не поверю небесам!”
Святой туман сгустился облаками и слёзы горькие пролил по нам -
по скорбной тени и больной душе.
Под куполом вздыхает чернота.
Шаги ведут меня к угрюмому распятью, что червенеет, как терновый плод.
У алтаря встаю я на колени - подол плаща скрывает свой полог,
переплетаю пальцы для молитвы и шёпотом её произношу.
Прошу обмен.
Земля дрожит, как логово дракона, когда ему грозит смертельная вражда;
я падаю, не находя опоры, - и в церкви возникает Сатана.
Он дышет восходящими огнями и лижет хищным языком глаза,
он красный дым вокруг себя сгущает и жжёт своим вниманием меня.
“Обмен!” - кричу, и плавится распятье, и плачет горько вифлеемский сын.
“Я с телом свою душу отдаю - позволь мне только встретиться с любимой!”
Блестит корявый нож - я рву своё запястье, и кровь стекает струями в ладонь,
я пачкаю ей крест и, с шеи крест срывая, швыряю в пропасть мрака пред собой.
Настала тишина, тяжёлая, как глыба, и горькая, как трёхгодичный мёд.
И вдруг из слепоты - из купола - спускает своё пернатое и белое крыло Господь.
Меня, предателя Гуама и Эдема, он обнимает и несёт с собой,
на спины смирных ангелов сажает и песню шепчет мне за упокой.
Мне видятся жемчужные равнины, ночных холмов холодный мерный блеск,
лесных покровов сумрачные виды,
густые облака и сонные пегасы, укутанные в них по самые бока...
Я в центре неизведанного мира.
Зачем Господь принёс меня сюда?
Мы подлетаем к призрачному дубу, что исполинским корнем тычет в ад,
а в кроне размещает сад Эдема,
и в нём живёт любимая моя
и на руках качает, словно люльку, придуманный ей сказочный мирок.
“О, Лорен!” - я кричу.
Она меня не слышит.
А ангелы мне ноги оплели и не пускают подобраться ближе.
Я чувствую, как разрывается душа и по кусочкам тает, словно глина.
А вместе с нею тихо таю я.
И где-то наверху, в прохладе сновидений,
в мерцании тускнеющих огней
и в бедности бессмысленных сомнений
я очень часто думаю о ней -
о том, как в свете звёзд сидит в Эдеме Лорен
и держит на руках
придуманный мирок.