Тваjлаjт мисли насамо (тролфик)
=
Твайлайт была одна. Она не знала, почему была одна. Она не помнила времён, когда была бы не одна. Всё, что она знала о себе, это что она была одна. Она всегда была одна? И будет всегда? Она не знала, и разузнать про это не могла, ведь не имела рядом никого другого.
Пока Твайлайт была одна, не происходило ничего интересного. Она не знала ничего, ничего не видела. Она даже не знала, знает ли, что ничего не знает. Сказать напрямоту, она даже не знала, существует ли.
Что такое что-то в случае, когда не существует ничего? Может ли ничто существовать там, где есть что-то? Вот о таком примерно думала Твайлайт. Неопределённые мысли без определённого ответа. Она действительно думала? Она не знала.
Была ли она книгой? Ничем была? Или одной лишь тенью? Твайлайт не знала, и подсказать никто не мог – она была одна.
Быть может, Твайлайт воспринимала бы вселенную, если бы такая "Твайлайт" существовала, но Твайлайт не знала, существует ли, ведь Твайлайт была одна.
Она и в самом деле была Твайлайт? Была ли Твайлайт Твайлайт? Никто не мог сказать, ведь То было одно, и что такого оно могло сказать Тому, чего бы То ещё не знало?
Что если То на самом деле было не То? Что если То было не-сущим – и одним тут было лишь не-сущее?
Возможно, то даже было не То, а просто пустота, которая существовала тут уже давным-давным? Действительно давным-давно? И То – существовало? Что значило "давно"? И что – "существовало"?
Сущность, что могла быть даже и не сущностью – могла или же не могла существовать какое-то время? Быть может, что-то, вероятно бывшее не сущностью, а не-сущим, и существовавшее или же не существовавшее – поскольку как не-сущее оно вполне могло и не вести существование некое время – было всем во вселенной. Возможно, это было невозможно, ведь как тогда сущность, что по вероятности была не-сущей и могла или же не могла не существовать какое-то время, когда была вселенная, могла быть одной? Что если вселенная была не-существующей, и это подтвердило бы, что и сущность была не существующей. Что бесконечная пустота была тут всем, что было, и сущность, что, может, даже и была не-сущей и могла или же не могла существовать некий период времени или не период времени – была лишь маленькой областью в том несуществовании. Была бы та область не-сущей? Могло ли не-сущее что-то содержать в себе? Если не-сущее что-то содержало в себе, было бы оно по-прежнему не-сущим, или таким себе не-сущим с чем-то сущим внутри? Было бы тогда это – сущим? Что было сущим?
Сущность, что могла быть не-сущей или всесущей-или-не-сущей – ведь не-сущее вполне могло являться все-сущим и могло или же не могло просуществовать некий период времени – и, может, думало сейчас о мире – была одной. Вот было всё, что То и знало – если там было То, конечно. Было ли То и впрямь одно? Могло ли быть не-сущее одним, или же был бы только абсолютный вакуум существования? Если подумать, чтобы быть одним, нужны были сперва какие-то законы вселенной? Какими были бы те законы вселенной? У вселенной были законы? И будь они, то были бы преодолимы? Если вселенная начала существовать и перестала быть не-сущей, то была ли бы та сущность, что могла или же не могла быть сущностью и могла или же не могла начать существовать в некий период времени – и впрямь одной? Что значило тогда "одной"? Значило, что нечто должно было засуществовать, чтобы теперь быть одной? Если нечто одно не существововало и не существовало, а потом начало существовать – то, значит, обрамлением ему было не-сущее, и, значит, там была ему компания. И что если сущее было обрамлением не-сущему? Не-сущее было просто таким типом существования – неощущаемым и недоказуемым для сущего? Что-нибудь когда-нибудь было не существующим? Если сущность, что могла или же не могла быть сущностью, не существовала, то как она могла сказать, существовала она или нет? Если нечто одно, но способно понимать тот факт, что оно одно, то впрямь ли так оно одно? Если вселенная возникла из чего-то, то она бы начала расширяться в не-существовании? Могло ли что-то расширяться в несуществовании и размещаться на его месте? Ничто занимало место? Чем было ничто?
Если не-сущее было одним, могло быть так, что оно могло позволить разделять чему-то эту одиночность – чтобы эта одиночность была свойственна всему, что только может быть? Чтобы оставаться всё таким же одним, могло оно всё перевестить в одну существующую сущность? Быть может, разделяющая эту одиночность сущность, что начала или же не начала существовать в некий момент времени, пока была не-сущей, решила или же не решила: что-то должно существовать, чтобы эта одиночность была свойственна всему. Но что тогда та одиночность – разделялась, или же просто перешла в наследие как свойство быть одной? Ведь сущность-то по-прежнему должна была бы быть одной. Будь в этом океане бесконечности такой же одиночный атом, он разделял бы с нею то же свойство одиночности? Будь в этой бесконечной одиночности такой же одиночный атом, то все протоны, нейтроны и электроны внутри него были бы компанией друг другу? Или – не-сущему? Что если всё, что познавалось сущим как одно, всё это было лишь одним не-сущим? Что если не-сущее всегда держалось таким образом компании не-сущего? Но не являлось ли не-сущее по-своему тоже сущим? Каким было не-сущее, что так отмежёвівалось от сущего? Могло ли оно изолироваться? Можно его было закрыть и сохранить в коробке? Была бы получившаяся пустота внутри подлинным не-сущим? Если внутри не-сущего оказалась бы одна пылинка – то получилось бы не-сущее, несущее в себе пылинку, или же пылинка, окружённая несуществованием? Несуществующее было чёрным? Несуществующее было белым? Возможна ли была вообще абсолютная чернота? Возможно ли было несуществующее? Чем было чёрное? Чем был цвет? Цвет был просто светом, что не вобрался во что-то, или в не-что-то, и отразившимся назад, так что цвет по сути был только просто светом? Чем был свет? Он был всем, что когда-либо было и будет? Что вообще было?
Твайлайт была одна. Она могла или же не могла всегда быть одна. Она не знала ни что значило "одна", ни что "была". Всё, что Твайлайт знала, это что она была одна.
Пока Твайлайт была одна, не происходило ничего интересного. Она не знала ничего, ничего не видела. Она даже не знала, знает ли, что ничего не знает. Сказать напрямоту, она даже не знала, существует ли.
Что такое что-то в случае, когда не существует ничего? Может ли ничто существовать там, где есть что-то? Вот о таком примерно думала Твайлайт. Неопределённые мысли без определённого ответа. Она действительно думала? Она не знала.
Была ли она книгой? Ничем была? Или одной лишь тенью? Твайлайт не знала, и подсказать никто не мог – она была одна.
Быть может, Твайлайт воспринимала бы вселенную, если бы такая "Твайлайт" существовала, но Твайлайт не знала, существует ли, ведь Твайлайт была одна.
Она и в самом деле была Твайлайт? Была ли Твайлайт Твайлайт? Никто не мог сказать, ведь То было одно, и что такого оно могло сказать Тому, чего бы То ещё не знало?
Что если То на самом деле было не То? Что если То было не-сущим – и одним тут было лишь не-сущее?
Возможно, то даже было не То, а просто пустота, которая существовала тут уже давным-давным? Действительно давным-давно? И То – существовало? Что значило "давно"? И что – "существовало"?
Сущность, что могла быть даже и не сущностью – могла или же не могла существовать какое-то время? Быть может, что-то, вероятно бывшее не сущностью, а не-сущим, и существовавшее или же не существовавшее – поскольку как не-сущее оно вполне могло и не вести существование некое время – было всем во вселенной. Возможно, это было невозможно, ведь как тогда сущность, что по вероятности была не-сущей и могла или же не могла не существовать какое-то время, когда была вселенная, могла быть одной? Что если вселенная была не-существующей, и это подтвердило бы, что и сущность была не существующей. Что бесконечная пустота была тут всем, что было, и сущность, что, может, даже и была не-сущей и могла или же не могла существовать некий период времени или не период времени – была лишь маленькой областью в том несуществовании. Была бы та область не-сущей? Могло ли не-сущее что-то содержать в себе? Если не-сущее что-то содержало в себе, было бы оно по-прежнему не-сущим, или таким себе не-сущим с чем-то сущим внутри? Было бы тогда это – сущим? Что было сущим?
Сущность, что могла быть не-сущей или всесущей-или-не-сущей – ведь не-сущее вполне могло являться все-сущим и могло или же не могло просуществовать некий период времени – и, может, думало сейчас о мире – была одной. Вот было всё, что То и знало – если там было То, конечно. Было ли То и впрямь одно? Могло ли быть не-сущее одним, или же был бы только абсолютный вакуум существования? Если подумать, чтобы быть одним, нужны были сперва какие-то законы вселенной? Какими были бы те законы вселенной? У вселенной были законы? И будь они, то были бы преодолимы? Если вселенная начала существовать и перестала быть не-сущей, то была ли бы та сущность, что могла или же не могла быть сущностью и могла или же не могла начать существовать в некий период времени – и впрямь одной? Что значило тогда "одной"? Значило, что нечто должно было засуществовать, чтобы теперь быть одной? Если нечто одно не существововало и не существовало, а потом начало существовать – то, значит, обрамлением ему было не-сущее, и, значит, там была ему компания. И что если сущее было обрамлением не-сущему? Не-сущее было просто таким типом существования – неощущаемым и недоказуемым для сущего? Что-нибудь когда-нибудь было не существующим? Если сущность, что могла или же не могла быть сущностью, не существовала, то как она могла сказать, существовала она или нет? Если нечто одно, но способно понимать тот факт, что оно одно, то впрямь ли так оно одно? Если вселенная возникла из чего-то, то она бы начала расширяться в не-существовании? Могло ли что-то расширяться в несуществовании и размещаться на его месте? Ничто занимало место? Чем было ничто?
Если не-сущее было одним, могло быть так, что оно могло позволить разделять чему-то эту одиночность – чтобы эта одиночность была свойственна всему, что только может быть? Чтобы оставаться всё таким же одним, могло оно всё перевестить в одну существующую сущность? Быть может, разделяющая эту одиночность сущность, что начала или же не начала существовать в некий момент времени, пока была не-сущей, решила или же не решила: что-то должно существовать, чтобы эта одиночность была свойственна всему. Но что тогда та одиночность – разделялась, или же просто перешла в наследие как свойство быть одной? Ведь сущность-то по-прежнему должна была бы быть одной. Будь в этом океане бесконечности такой же одиночный атом, он разделял бы с нею то же свойство одиночности? Будь в этой бесконечной одиночности такой же одиночный атом, то все протоны, нейтроны и электроны внутри него были бы компанией друг другу? Или – не-сущему? Что если всё, что познавалось сущим как одно, всё это было лишь одним не-сущим? Что если не-сущее всегда держалось таким образом компании не-сущего? Но не являлось ли не-сущее по-своему тоже сущим? Каким было не-сущее, что так отмежёвівалось от сущего? Могло ли оно изолироваться? Можно его было закрыть и сохранить в коробке? Была бы получившаяся пустота внутри подлинным не-сущим? Если внутри не-сущего оказалась бы одна пылинка – то получилось бы не-сущее, несущее в себе пылинку, или же пылинка, окружённая несуществованием? Несуществующее было чёрным? Несуществующее было белым? Возможна ли была вообще абсолютная чернота? Возможно ли было несуществующее? Чем было чёрное? Чем был цвет? Цвет был просто светом, что не вобрался во что-то, или в не-что-то, и отразившимся назад, так что цвет по сути был только просто светом? Чем был свет? Он был всем, что когда-либо было и будет? Что вообще было?
Твайлайт была одна. Она могла или же не могла всегда быть одна. Она не знала ни что значило "одна", ни что "была". Всё, что Твайлайт знала, это что она была одна.
от Legacy55: Isolation / Изолација
Тваjлаjт попада во тъмна изба и се страхува от своj сърдечен пулс (комедија)
=
Твайлайт помято разлепила глаза, но обнаружила лишь то, что вокруг царит густая непроглядная чернота. Она приподняла голову с пола и огляделась, пытаясь найти хоть немного света в этой неизвестно почему тёмной комнате, но бесполезно – нигде не пробивалось даже лучика. В её уме быстро поднималось наводнение безумных вопросов, все крутились примерно вокруг одного.
Где я? Что случилось? Кто это сделал?
Но из всех тех бешеных вопросов один превосходил все прочие. Как мне выбраться?
Твайлайт поднялась на несколько шатких ногах и развернулась на месте, но чернота текла повсюду. Она не разбирала ничего – ни предметов, ни стен, ни даже собственного тела. Взволнованная единорожка поняла, что понятия не имеет, где верх или низ, лево или право – всё её чувство направлений полностью пропало.
Она протянула конечность в пустоту, но копыто встретило только прохладный воздух. Она протянула другую ногу, но результат был тем же. Ум лавандовой кобылы завихрился тысячами скороходных мыслей, и она снова торопливо огляделась во мраке. Но должен же где-то быть выход! Как-то же я сюда попала?
Твайлайт качнулась корпусом и выдвинула, несколько боязливо, копыто вперёд. Она ступила раз, другой. С каждым шагом её страх перед неизвестным местом таял. Она понятия не имела, куда идёт, но она сочла, что по крайней мере это лучше, чем сидеть на месте. Взволнованно дыша, она продолжала продвигаться во мрак.
ШМЯК!
– Ай! – воскликнула Твайлайт, когда на смелом шаге вдруг налетела на что-то твёрдое. Сила столкновения почти опрокинула её, она потеряла равновесие и упала на задние. Ставало ясно, что она дошла до, наверное, какой-то стены. Её копыто поднялось наугад и нашло лицо, и она стала потирать ушибленную щеку. Через несколько секунд извращённой тишины она наконец подняла себя на ноги. Неудержимо желая освободиться, она поспешила в другом направлении, но всего через несколько шагов упёрлась в такую же стену.
Ч-что? Неужели я в ловушке? Но я знаю, что выход есть! Её мысли начали крениться к безумию, и она ринулась в другую сторону, быстро спотыкаясь о беспорядок непонятных объектов на полу. Вокруг гремело эхо от падения всё большего количества предметов, и наконец она больно зацепилась и растянулась на холодном полу. Она была окружена, взята в кольцо со всех сторон, оставлена на произвол и милость этой ужасающей черноты.
Стояла, что называется, мёртвая тишина, ни единого звука не входило в её уши, пока она лежала там на захламленном полу. Как всякий кэнтерлотец, она с детства привыкла к тому, что вокруг всегда имеется какой-то шум; даже в маленьком тихом Понивиле в библиотеку обычно проникал цокот копыт прохожих или весёлый щебет птиц.
Здесь же не было ничего; не говорили пони, не бегали животные, вообще ничто не нарушало неподвижность воздуха. Единственное, что она сейчас могла слышать, всё чётче и чётче, это звук своего собственного сердца, монотонный как та чернота ритм, пугающий и подстёгивающий страхом, который вторгался в её мысли и медленно подминал их под себя.
Бумп бумп
Что мне делать?
Ей казалось, что она тут уже вечность. Её обычно такое совершенное восприятие времени сломалось, сложный механизм просто замер, не получая завода извне. Часов, минут, секунд – всего этого внезапно и ошеломляюще не стало, погибло всё, что можно было сосчитать, отследить, соотнести себя с любой какой угодно переменой в этом непонятно как ещё густеющем ничто. Была только ошеломляющая чернота и постоянный, уже оглушающий звук её сердца в груди.
Бумп бумп
Я ничего не могу сделать... Некуда идти, здесь совсем нет выхода... Похоже, мне остаётся только сидеть тут и ждать, пока что-то не случится...
Бумп бумп
Почему я? Что это за жестокость, поместить меня сюда?
Бумп бумп
Оно ставало всё настойчивее, всё сильнее с каждым новым ударом, пока не стало гнобить её уши не хуже оркестра из пятидесяти пони. Она попробовала закрыть уши копытами, тщетно пытаясь заставить тот звук, единственный звук, умолкнуть.
Бумп бумп
Ей стало трудно думать, шум вторгался в самый её ум и затоплял собою все её прежние мысли и представления.
Бумп бумп
И с этим ничего нельзя было поделать, ей оставалось только корчиться на полу точно жалкий червь, отчаянно умоляя любого бога или богиню что только есть остановить эту пытку.
Бумп бумп
Да, то была истинно пытка, быть неспособной даже думать и хоть что-то выстроить в уме, пока ритмичный молот её сердца вколачивал последние гвозди в гроб её здравомыслия. Звук был всепоглощающим; неутомимая работа её кровеносного органа, систола предсердий, аудиально сливающаяся в одно с систолой желудочков – и тут же сменяющаяся мгновением блаженной для мышц диастолы. Сложный биологический процесс регулировки давления в сосудах, выливавшийся в ту простенькую пульсацию, что поглощала теперь весь её мир.
Бумп бумп
Доведённая им до безумия, Твайлайт попробовала искать убежища у слабых похныкиваний и укачивания своего тела. Она начала медленно поглаживать то, что, как верила, было её хвостом, торопливо шепча всякую тарабарщину, смысла которой и сама не понимала. Бесполезно; при темноте и тишине вокруг всё неуклонно заворачивалось на этот стук, настойчиво терзавший внимание. Он отказывался перестать, продолжая свои издевательства безо всякого намёка на милосердие или раскаянье, и лишь наоборот, казалось, только увеличивает свою громкость.
Бумп бумп
Лишь одна ещё мысль пробивалась сквозь это биение. Даже не мысль – желание. Дикое, бешеное желание: только бы это закончилось.
Ну же! Громче!
Бумп бумп
Громче! Громче!
Бумп бумп
ГРОМЧЕ!
Бумп бумп
Она забыла, как её зовут, кто она и откуда. Она лишилась воспоминаний, образов, ни одна мысль не смела теперь мерцнуть на мёртвых равнинах её запустевшего ума. Она просто... была. Это биение поглотило всю её личность.
Бумп бумп
Не было больше никакой Твайлайт Спаркл. Она забыла о своей любви к чтению, она забыла, что такое "книги". Друзья? Она ещё держала гаснущее чувство единения, но что его вызвало, всякое обстоятельство – ушло безвозвратно. Их имена истаяли пустой дымкой ещё задолго до того.
Бумп бумп
Она заплакала, не зная, кто она, где она или даже что сейчас делает. Звук был невыносим; даже такую волевую личность как Твайлайт Спаркл он взял и превратил в какую-то бормочущую сквозь слёзы чокнутую. Оказалось, даже Элемент Гармонии не может выстоять против безумных эффектов изоляции. Отрезанная от всего мира, брошенная наедине со звуком своего сердца.
Бумп бумп
Внезапно – яркий свет ворвался в комнату, в момент слепя её и выхватывая из сумасшедшего транса. Её голова вскинулась в блистательной надежде, она едва верила, что это по-настоящему.
– Твайлайт? Ты зачем в подсобке сидишь?
Лавандовой кобыле потребовался момент, чтобы понять, что стоящий в дверном проёме маленький зелёный дракончик как-то обращается к ней. И потребовалось даже больше, чтобы понять, что тот дракончик в дверях – это Спайк.
– Спайк?! Селестин свет – ты мой спаситель, Спайк, я так тебе рада! – Воспоминания, мысли, её индивидуальность – все разом хлынули назад в её приветствующий честный мир ум, валя с нетвёрдых ног и посылая в безудержные рыдания.
– Э-э... – Спайк смотрел на неё со смесью замешательства и беспокойства. – Ты в порядке?
Твайлайт быстро остановила свои плачи и с улыбкой подняла взор на своего помощника № 1: – Теперь – да, и всё благодаря тебе!
– Всё, что я сделал, это просто открыл подсобку!
– Стой – что? – Твайлайт обернулась и вскоре поняла, что тюрьма, в которой она провела саму вечность, на самом деле была подсобкой её библиотеки. Пол усеивала добрая куча книг – несомненно, тех непонятных объектов, которые она свалила во время своих очумелых попыток спастись.
Её челюсть отвисла; едва верилось, что все испытанные ею муки вызвала её собственная подсобка. – Н-но... – Она не могла найтись со словами. Её ум притих и стал листать книгу памяти в попытке найти объяснения, как она оказалась в этом чуланчике. И спустя долгие мгновения она наконец нашла.
Она только что отослала Спайка по поручению, а сама трудилась над последним эссе для принцессы. Ей нужны было проверить одни данные о формировании межгалактических космических тел, и так как ни в одной из книг на полках этого не было, она направилась в подсобку.
Неся по своему обыкновению перед собой книгу и читая на ходу, она шагала к нужному помещению на первом этаже. Увлёкшись чтением, она совсем не заметила большую лужу воды, которую Спайк перед этим пролил и так и не вытер, ленивец. Она ступила в лужу ровно тогда, когда открыла дверь и тут же поскользнулась, выронила книгу и полетела кувырком в тёмную подсобку. Удара о пол, должно быть, хватило, чтобы вырубить её на какое-то время, а дверь, наверное, закрыл ветер из раскрытого окна.
Твайлайт сфейсхуфила, наконец уяснив себе всю ситуацию. Она самозаперлась в подсобке. Отлично, Спаркл…
– Ну что ж, теперь со мной всё хорошо... – бормотнула Твайлайт; красные словно побитые щёки были индикатором степени затруднения перед дракончиком.
– Только не говори, что ты самозаперлась в подсобке?! Бухахах! – Спайка согнуло в приступе хохота, валя на пол и качая в радостном восхищении. В конце концов ему удалось утихомирить смех, он вытер слезинку и усмехнулся ей.
– Это не смешно... – зашипела она, пуская ему вскоре взгляд укора. – И где это ты пропадал? Я же сказала просто купить новые перья! Я там, наверное, целые дни просидела!
– Дни? Меня не было всего десять минут!
Твайлайт снова сфейсхуфила. Это определённо был не тот урок, какой она могла включить в свой следующий отчёт...
Где я? Что случилось? Кто это сделал?
Но из всех тех бешеных вопросов один превосходил все прочие. Как мне выбраться?
Твайлайт поднялась на несколько шатких ногах и развернулась на месте, но чернота текла повсюду. Она не разбирала ничего – ни предметов, ни стен, ни даже собственного тела. Взволнованная единорожка поняла, что понятия не имеет, где верх или низ, лево или право – всё её чувство направлений полностью пропало.
Она протянула конечность в пустоту, но копыто встретило только прохладный воздух. Она протянула другую ногу, но результат был тем же. Ум лавандовой кобылы завихрился тысячами скороходных мыслей, и она снова торопливо огляделась во мраке. Но должен же где-то быть выход! Как-то же я сюда попала?
Твайлайт качнулась корпусом и выдвинула, несколько боязливо, копыто вперёд. Она ступила раз, другой. С каждым шагом её страх перед неизвестным местом таял. Она понятия не имела, куда идёт, но она сочла, что по крайней мере это лучше, чем сидеть на месте. Взволнованно дыша, она продолжала продвигаться во мрак.
ШМЯК!
– Ай! – воскликнула Твайлайт, когда на смелом шаге вдруг налетела на что-то твёрдое. Сила столкновения почти опрокинула её, она потеряла равновесие и упала на задние. Ставало ясно, что она дошла до, наверное, какой-то стены. Её копыто поднялось наугад и нашло лицо, и она стала потирать ушибленную щеку. Через несколько секунд извращённой тишины она наконец подняла себя на ноги. Неудержимо желая освободиться, она поспешила в другом направлении, но всего через несколько шагов упёрлась в такую же стену.
Ч-что? Неужели я в ловушке? Но я знаю, что выход есть! Её мысли начали крениться к безумию, и она ринулась в другую сторону, быстро спотыкаясь о беспорядок непонятных объектов на полу. Вокруг гремело эхо от падения всё большего количества предметов, и наконец она больно зацепилась и растянулась на холодном полу. Она была окружена, взята в кольцо со всех сторон, оставлена на произвол и милость этой ужасающей черноты.
Стояла, что называется, мёртвая тишина, ни единого звука не входило в её уши, пока она лежала там на захламленном полу. Как всякий кэнтерлотец, она с детства привыкла к тому, что вокруг всегда имеется какой-то шум; даже в маленьком тихом Понивиле в библиотеку обычно проникал цокот копыт прохожих или весёлый щебет птиц.
Здесь же не было ничего; не говорили пони, не бегали животные, вообще ничто не нарушало неподвижность воздуха. Единственное, что она сейчас могла слышать, всё чётче и чётче, это звук своего собственного сердца, монотонный как та чернота ритм, пугающий и подстёгивающий страхом, который вторгался в её мысли и медленно подминал их под себя.
Бумп бумп
Что мне делать?
Ей казалось, что она тут уже вечность. Её обычно такое совершенное восприятие времени сломалось, сложный механизм просто замер, не получая завода извне. Часов, минут, секунд – всего этого внезапно и ошеломляюще не стало, погибло всё, что можно было сосчитать, отследить, соотнести себя с любой какой угодно переменой в этом непонятно как ещё густеющем ничто. Была только ошеломляющая чернота и постоянный, уже оглушающий звук её сердца в груди.
Бумп бумп
Я ничего не могу сделать... Некуда идти, здесь совсем нет выхода... Похоже, мне остаётся только сидеть тут и ждать, пока что-то не случится...
Бумп бумп
Почему я? Что это за жестокость, поместить меня сюда?
Бумп бумп
Оно ставало всё настойчивее, всё сильнее с каждым новым ударом, пока не стало гнобить её уши не хуже оркестра из пятидесяти пони. Она попробовала закрыть уши копытами, тщетно пытаясь заставить тот звук, единственный звук, умолкнуть.
Бумп бумп
Ей стало трудно думать, шум вторгался в самый её ум и затоплял собою все её прежние мысли и представления.
Бумп бумп
И с этим ничего нельзя было поделать, ей оставалось только корчиться на полу точно жалкий червь, отчаянно умоляя любого бога или богиню что только есть остановить эту пытку.
Бумп бумп
Да, то была истинно пытка, быть неспособной даже думать и хоть что-то выстроить в уме, пока ритмичный молот её сердца вколачивал последние гвозди в гроб её здравомыслия. Звук был всепоглощающим; неутомимая работа её кровеносного органа, систола предсердий, аудиально сливающаяся в одно с систолой желудочков – и тут же сменяющаяся мгновением блаженной для мышц диастолы. Сложный биологический процесс регулировки давления в сосудах, выливавшийся в ту простенькую пульсацию, что поглощала теперь весь её мир.
Бумп бумп
Доведённая им до безумия, Твайлайт попробовала искать убежища у слабых похныкиваний и укачивания своего тела. Она начала медленно поглаживать то, что, как верила, было её хвостом, торопливо шепча всякую тарабарщину, смысла которой и сама не понимала. Бесполезно; при темноте и тишине вокруг всё неуклонно заворачивалось на этот стук, настойчиво терзавший внимание. Он отказывался перестать, продолжая свои издевательства безо всякого намёка на милосердие или раскаянье, и лишь наоборот, казалось, только увеличивает свою громкость.
Бумп бумп
Лишь одна ещё мысль пробивалась сквозь это биение. Даже не мысль – желание. Дикое, бешеное желание: только бы это закончилось.
Ну же! Громче!
Бумп бумп
Громче! Громче!
Бумп бумп
ГРОМЧЕ!
Бумп бумп
Она забыла, как её зовут, кто она и откуда. Она лишилась воспоминаний, образов, ни одна мысль не смела теперь мерцнуть на мёртвых равнинах её запустевшего ума. Она просто... была. Это биение поглотило всю её личность.
Бумп бумп
Не было больше никакой Твайлайт Спаркл. Она забыла о своей любви к чтению, она забыла, что такое "книги". Друзья? Она ещё держала гаснущее чувство единения, но что его вызвало, всякое обстоятельство – ушло безвозвратно. Их имена истаяли пустой дымкой ещё задолго до того.
Бумп бумп
Она заплакала, не зная, кто она, где она или даже что сейчас делает. Звук был невыносим; даже такую волевую личность как Твайлайт Спаркл он взял и превратил в какую-то бормочущую сквозь слёзы чокнутую. Оказалось, даже Элемент Гармонии не может выстоять против безумных эффектов изоляции. Отрезанная от всего мира, брошенная наедине со звуком своего сердца.
Бумп бумп
Внезапно – яркий свет ворвался в комнату, в момент слепя её и выхватывая из сумасшедшего транса. Её голова вскинулась в блистательной надежде, она едва верила, что это по-настоящему.
– Твайлайт? Ты зачем в подсобке сидишь?
Лавандовой кобыле потребовался момент, чтобы понять, что стоящий в дверном проёме маленький зелёный дракончик как-то обращается к ней. И потребовалось даже больше, чтобы понять, что тот дракончик в дверях – это Спайк.
– Спайк?! Селестин свет – ты мой спаситель, Спайк, я так тебе рада! – Воспоминания, мысли, её индивидуальность – все разом хлынули назад в её приветствующий честный мир ум, валя с нетвёрдых ног и посылая в безудержные рыдания.
– Э-э... – Спайк смотрел на неё со смесью замешательства и беспокойства. – Ты в порядке?
Твайлайт быстро остановила свои плачи и с улыбкой подняла взор на своего помощника № 1: – Теперь – да, и всё благодаря тебе!
– Всё, что я сделал, это просто открыл подсобку!
– Стой – что? – Твайлайт обернулась и вскоре поняла, что тюрьма, в которой она провела саму вечность, на самом деле была подсобкой её библиотеки. Пол усеивала добрая куча книг – несомненно, тех непонятных объектов, которые она свалила во время своих очумелых попыток спастись.
Её челюсть отвисла; едва верилось, что все испытанные ею муки вызвала её собственная подсобка. – Н-но... – Она не могла найтись со словами. Её ум притих и стал листать книгу памяти в попытке найти объяснения, как она оказалась в этом чуланчике. И спустя долгие мгновения она наконец нашла.
Она только что отослала Спайка по поручению, а сама трудилась над последним эссе для принцессы. Ей нужны было проверить одни данные о формировании межгалактических космических тел, и так как ни в одной из книг на полках этого не было, она направилась в подсобку.
Неся по своему обыкновению перед собой книгу и читая на ходу, она шагала к нужному помещению на первом этаже. Увлёкшись чтением, она совсем не заметила большую лужу воды, которую Спайк перед этим пролил и так и не вытер, ленивец. Она ступила в лужу ровно тогда, когда открыла дверь и тут же поскользнулась, выронила книгу и полетела кувырком в тёмную подсобку. Удара о пол, должно быть, хватило, чтобы вырубить её на какое-то время, а дверь, наверное, закрыл ветер из раскрытого окна.
Твайлайт сфейсхуфила, наконец уяснив себе всю ситуацию. Она самозаперлась в подсобке. Отлично, Спаркл…
– Ну что ж, теперь со мной всё хорошо... – бормотнула Твайлайт; красные словно побитые щёки были индикатором степени затруднения перед дракончиком.
– Только не говори, что ты самозаперлась в подсобке?! Бухахах! – Спайка согнуло в приступе хохота, валя на пол и качая в радостном восхищении. В конце концов ему удалось утихомирить смех, он вытер слезинку и усмехнулся ей.
– Это не смешно... – зашипела она, пуская ему вскоре взгляд укора. – И где это ты пропадал? Я же сказала просто купить новые перья! Я там, наверное, целые дни просидела!
– Дни? Меня не было всего десять минут!
Твайлайт снова сфейсхуфила. Это определённо был не тот урок, какой она могла включить в свой следующий отчёт...
от Scripture: Coma / Кома
Пони долго преминува низ църни простори (драма)
=
Почему тут так темно?
Пони заворчала и со слабым стоном попыталась подняться в рог89иро положение. После череды усилий ей наконец удалось сесть и более-менее уравновесить свой мир. Она чувствовала такое головокружение, словно вращалась с добрый час. Когда она подняла голову, комок тошноты на мгновение ушёл вниз, но вскоре подкатившая дурнота стала слишком сильна, и её вырвало серией склизких остатков её последней трапезы, во три захода пролившейся на пол противной комковатой жижицей.
Кобыла закрыла и крепко зажмурила глаза, пытаясь унять те бушевания штормов, что колыхали её ум. И ещё боль. По её голове словно проложили пути и пустили поезд. Каждое колесо плющило и ровняло её пытающийся хоть привстать ум, эффективно вычищая всякую мысль и чувство кроме боли. Кобыла закричала. Завалившись на спину – хоть не в рвоту, к удаче – она покатилась по земле точно капризный ребёнок, хныча в попытках хоть так дать выход чудовищному давлению.
Угх... что... где...? прибыли первые рваные мысли, когда ум наконец обрёл островок ясности. Кобыла судорожно втянула воздух и содрогнулась всем телом, и впервые ощутились крылья. С ещё одним глубоким стоном она потянулась ими вперёд и покрыла голову, словно ища так утешение в своём страдании, и оставалась так, плача ещё несколько минут, пока боль не спала. Наконец, когда биологическая опасность более-менее миновала, она осмелилась встать. Медленно, берегя равновесие, она поднялась на шатких ногах и огляделась.
Если одним словом, то вокруг не было ничего. Ничего, просто чернота. Сплошная гомогенность чёрного, залившая мир вокруг вечным цветом траура и плача. Куда бы она ни глянула, везде зияла одна и та же пустота, пронзавшая её через глаза и через ум. Это заставило её вздрогнуть не чуже, чем если бы её ослепили ярчайшим светом.
Моргая, чтобы сосредоточиться, кобыла сперва подумала, что ослепла, но потом нашла нестыковки. Она по-прежнему могла видеть перед собой свои копыта и тело на них. Она снова повертела вокруг головой. Непонятно, что и думать. Место казалось таким странным... Но в тоже время – знакомым...
– Э-эй...? – хрипло позвала она, слыша эхо своего голоса, отправившегося в бесконечное путешествие по чёрному как смоль ландшафту. Что... что за фигня?. Мысли в голове звучали невероятно громко, и она поморщилась, когда в череп вонзился шип боли. Наконец эхо затихло, и над нею снова сомкнулась герметичная тишина, почти физическим весом давя на тело.
Кобыла тут же возненавидела это место.
– Эй! Тут кто-нибудь есть?! – выкрикнула она, надеясь на какой-то другой результат. По-прежнему, вернулось только эхо её собственного голоса, полетевшего в бесконечные дали. Теперь гнев сменился страхом.
– Эй! Кто-нибудь!
– Эй, кто-нибудь... эй, кто-нибудь... эй.. кто-нибудь... кто... нибудь... – был единственный ответ.
Кобыла в отчаянии огляделась, крутя головой словно в отрицании то, что видит. Не может же быть так, что она здесь одна... Не может! Нужно взлететь и посмотреть, если ли...
Взлететь. Пони глянула себе под ноги, видя, что даже не в силах различить землю под собой. Если она поднимется, то... сможет ли потом снова отыскать твердь? Как пегас она, конечно, любила передвигаться по воздуху, но что-то в глубине ума предостерегало её. Летать, конечно, классно, и вообще, но – никогда больше не сесть на землю? Это казалось ужасной судьбой, даже при всей её любви к полётам.
Но и сидеть на месте было пустым делом. Как насчёт узнать, можно ли отсюда добраться до других мест? Может, даже найти выход? Её обычная уверенность и дерзость могли приугаснуть, но двигаться-то она могла себя заставить!
Копыта под ней задвигались в слаженном ритме, раз за разом чиркая о невидимый пол и унося прочь от места её позорного старта. Она не привыкла к таким условиям, дома у неё было столько свободы. Но это место... это было полностью открытое пространство, знала она. – Почему же тут будто в тюрьме? – буркнула она, и сразу же жалея о вокализации, когда шёпот отправился исследовать шуршанием все направления вокруг. Она вздохнула и продолжила шагать, копыто перед копытом.
Её передёрнуло с мелкой дрожью, на тело накатил внезапный озноб. Почему мне так... холодно? Это так… страшно... Она ненавидела идею признать это, но в таком месте она была невероятно беспомощной. Совсем не помогали и низкие температуры, она даже видела перед собой облачки пара своего дыхания.
Она испытывала невероятное желание взлететь, ускориться, убраться прочь от холода и мрака. Но она не осмеливалась. Она даже не хотела расправлять крылья, чтобы не искушать себя. Она не могла рискнуть, и это невероятно раздражало её, она совсем не могла ничего сделать. Ей очень не нравились такие слова, но...
Я чувствую себя такой слабой...
================================
Прошли уже дни. Ну, или по крайней мере так ей казалось. Тут было сложно отследить ход времени, ведь тут не было ни солнца, ни других светил. Она могла только предполагать, рассчитывать только на свой ум, но она знала, что ум вполне мог обманываться. Она вздохнула и снова сконцентрировалась на шагании; монотонное движение мускулов и суставов, зазубренное до автоматизма... но вместе с тем – единственное, что она по-прежнему могла контролировать.
Она с большим удивлением нашла, что ещё не сошла с ума от такого однообразного путешествия, самого длинного за её жизнь. Она думала об этом месте, о холоде, о том, как идёт тут, и что нет никакой усталости, и голода, или грязи. Всё это было так... странно. Даже пугающе.
Но пусть даже так; она всё равно не откажется от своего похода.
Она заставила себя выдохнуть, когда ощутила, что лёгкие захватывает ледяной воздух. Это было почти как физические руки, сжавшие ей грудь, и она никак не могла стряхнуть их. Этот холод... Он проникал сквозь шерсть и вкалывался в кожу, постоянный зуд, что никогда не уйдёт.
Она могла чувствовать, как очень медленно, день за днём, её крылья коченеют и утрачивают гибкость; с крыльев, видимо, онемение расползалось и на остальное тело. Она не переставала идти, ни на секунду. У неё было неясное чувство, что если она остановится, то это её погубит. Она не знала почему, и куда, но она знала, что двигаться – должна, а уж зачем – неважно.
– Хех... чтобы продолжать двигаться... – Она слабо улыбнулась, когда призраки её слов прыгнули отражаться вокруг. Упорство был как раз тем, в чём она была хороша, совсем как одна из её близких подруг и соперниц. Даже холод, просачивающийся в неё в тот самый момент, должен был ещё постараться, чтобы оторвать её от всплывшей мысли. С её дрожащих губ сорвалось мягкое хихиканье. – Да, она была такой... Та... та...
Кобыла слабно мотнула головой, пытаясь вспомнить имя той пони. Всё, что она получила, это очередной раунд головокружения и боли в висках. Она вздохнула и обратно сфокусировалась на дороге перед собою. – Ха, потом вспомню... я же не забыла совсем...
Её слова сквозили той же пустотой, что и земля, проплывавшая под ней.
==============================
Она так долго была одна. Прошло уже... сколько? Наверно, год уже... может... То точно было как год для пони, имевшей лишь цокот своих копыт как все удовольствия и развлечения. Их не было много, но с ними время проходило быстро.
Кобыла пела песню, сладкую и мелодичную, и с добавлявшимся эффектом эха вокруг. Она улыбнулась тому, что умеет поддерживать бит уже несколько минут, и закончила песню финальным нарастающим каскадом топота копыт. Тут могло не быть гитары для приличного соло, но у неё была голова, и она уже распланировала каждый деталь того, как даст песне жизнь. Каждую.
Она знала бит, ритм и партитуру. Что и когда будет вступать. Все инструменты, которые она хотела в своём произведении. Кандидатуры лучших музыкантов на эти инструменты. Что должны играть эти музыканты, нота за нотой. Слова она прокрутила в голове раз с 50 самое меньшее, в процессе редактируя, перередактируя и в конце опять подчищая всю задумку. Она уже знала, где хочет это сыграть, как хочет, и что для этого нужно. На премьеру она пригласит около ста пони, понивильцев в основном, и она уже знала, какая пони появится, а какая нет. И даже знала причины почему. Она оценила сумму, в которой ей всё это обойдётся; выходило в общей сложности 3492 монеты, плюс-минус 5, это чтобы дать каждому члену группы инструмент, на аренду помещения, нормального оборудования – усилители, электронику, ну и всякую лобуду вроде еды и напитков.
Она долго думала об этом.
Она шла и выдерживала холод уже столько, что просто не знала, чем ещё занимать себя, если не творить и выносить наверх раскопанные воспоминания. Она поёжилась и поморщилась, когда к ней снова начали всплывать воспоминания о прошлом, тревожа ум как ветерок тревожит озёрную гладь. И она не могла их остановить. Рябь и ветер ставали сильнее. В конце концов, они ведь были частью её самой, поэтому они всегда будут рядом, преследуя её в этой пустоте. Медленно, но уверенно теснимая, она позволила им ещё раз завладеть её умом.
Самым обычным, что ей вспоминалось, были её друзья, что по случаю было также и самым болезненным. Они через столькое прошли... И она наслаждалась каждый случаем, когда была с ними, даже если прямо того не показывала. Единственное, о чём она теперь сожалела, это что не бывала с ними чаще до того, как оказалась здесь... где бы это она ни оказалась.
Она спрашивала себя, что они делают прямо сейчас... Может, они даже ищут меня? Нет, я знаю, что они ищут меня! Делают всё, что в их силах!
Кобыла усмехнулась широкой улыбкой и хихикнула под плывущие в голове воспоминания. – Да, я же всегда им в чём-то помогаю! Та бедная кобыла... интересно, как там… как там… "та пони"? Да, я знаю, что они придут за мной... я им нужна!
Опровержение этого стало самым частым гостем в её голосе.
==============================
Пони было холодно. Так холодно. Идущая по телу дрожь была уже не гостью в ней, а полноправным постояльцем. Она могла слышать повторяющийся хруст и поскрипывания льдинкок на своих бедрах и спине. Могло показаться, что это трутся друг о друга куски гладкого стекла, но льдистая закременелось снаружи была ничем в сравнении той, что засела в ней внутри. Каждый шаг – боль. Каждое движение – боль. Каждый мускул тела протестующе стонал, крича остановиться и только отломить всё это от себя.
Но нет, кобыла продолжала двигаться, не останавливаясь ни на секунду, пусть даже задние ноги теперь почти полностью замёрзли.
Это началось ещё давным-давно – лёд, формирующийся на её теле. По какой-то причине он не особо её волновал. Единственное, что она держала на уме, это продолжать идти как шла, идти всё туда же, не сворачивая. Она давно потеряла желание выяснить, что это за место, где она оказалась... она просто хотела домой. Назад к свету. Назад к теплоте.
Она не чувствовала такой усталости и холода с самых первым моментов, как проснулась в этой местности, которую она назвала "черные пространства". Название весьма подходило, тут и впрямь была лишь бесконечно простиравшаяся чернота, хотя со временем она начала думать об этом не только как о пустоте. Была также символичность. Место было полной её противоположностью, было того типа, какой она ни за что не хотела бы быть.
Тоскливо-монотонная и изматывающая, оно предоставляло бесконечные просторы, но выдавливало жизнь из каждой её клеточки. Она даже не смела расправить крылья из страха, что на них тут же сомкнётся и украдёт окружающий мрак. И холод. Она ненавидела этот холод… Тут было ужасно холодно, так холодно, что ей порой хотелось только лечь и сдаться морозу, забыться, чтобы больше не иметь с ним никаких дел.
– Я не могу разглядеть света... – То, что слетело с её губ, было странными звуками, но долгожданными тем не менее. Она не слышала себя уже столько, что почти забыла само понятие звука. Смех, пение, приветствия, подбадривания... Её собственный голос звучал теперь как отдельная сущность, отколовшаяся от беспрестанно шагающего тела и её однообразной как чернота жизни.
Но она была упрямой пони. Она продолжит ступать и продвигаться вперёд, поощряемая воспоминаниями о прошлой жизни, даже если так и не увидит свет в конце тоннеля. Она должна продвигаться вперёд. Друзья ищут её, и ей только нужно выступить им навстречу. Она могла не видеть глазами, но она уже знала, что там впереди. Она должна выйти к ним, она знает, что с ними её ждет теплота, её уже ждет свет.
Даже после сорока лет, сколько она тут, она не сдастся.
Она не могла. Умом она знала, что никак не может. Пусть чёрные пространства оукружали её тело, но они не могли погасить её мерцающую решимость.
Спустя столько времени нескончаемой ходьбы это стало уже делом принципа – увидеть, как долго она сможет продержаться, прежде чем холод вконец доберётся до неё. Гонка до конца, объявила она в своей голове несколько лет назад. Морозная корка покрывала уже немалую часть её тела, но она знала, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем ледяная тюрьма сомкнётся на ней полностью. Это не обычный вызов, часто думала она себе. Это сражение, в котором я ОБЯЗАНА победить. В котором я СОБИРАЮСЬ победить.
Если в результате она верётся к друзьями, она бросит на это дело всё, даже если для этого нужно бросать силы в пустоту.
==============================
Шестьдесят лет. Во столько она теперь оценивала своё пребывание тут, хотя вообще-то она не пыталась помнить.
Это был первый раз за долгое время, когда ей захотелось посчитать. Её шаги, вслед за умом, с каждым пройденным моментом всё замедлялись и слабели, пока наконец оба уже едва тащились. Просто ползла в мучительно медленном темпе отчего ставало только тягостнее
Мучительно медленное ползение было теперь доминирующим темпом, делая её путешествие только тягостней, пока она продолжала двигаться вперёд... Цок. Цок. Цок. Цок.
Лёд теперь был её неотъемлемой частью. Хвост смёрзся в одну рыхлую глыбу, висевшую безвольной паклей с явной коркой льда вокруг, тонкой, но на удивление прочной. Задние ноги стали медленно волочащимися мороженными, что ещё позволяли ей продвигаться вперёд, но уже сформировали свой собственный цикл: застыть – растаять – сцепиться для нового шага. Передние ноги физически были в таком же состоянии, но так как она всё время видела их, ум считал их нетронутыми. Они просто раз за разом выносились вперёд одна другой, и ум считал их самым живым из всего окружавшего. Она хотела отвести взгляд, оборвать их жестокое напоминание о своём медленном сползании в забвение, но судьбе было угодно заморозить и её шею, до почти полной неподвижности.
И у неё не было решимости сломать его. Она просто позволила ему быть; ни больше, ни меньше. Она знала, что холод выиграл битву уже давным-давно. Решимость её, как выяснилось, была вовсе не такой горячей, как ей казалось.
==========================
Кобылу уже не заботил счёт лет. Её уже ничто не заботило. Единственное, что ещё хоть как-то трогало её, это узнать, как ещё долго идти до края этого ужасного места. Если он вообще имелся, конечно.
Цок... цок... цок... цок...
Её шаги и ум ставали всё более вялыми и пустыми. В ничто они были как гордые однажды павлины, однажды гордые, теряющие теперь каждую частичку своего блистательного наряда, перо за пером. Её голова поникла, уставившись в черноту земли перед собою – вид, который ни на йоту не измени даже все пройденные шаги.
Кристаллики льда сформировали вокруг пони настоящую скорлупу, футляр, крепко сжимавший её в своём морозном захвате. Где бы лёд ни коснулся её шерсти, там тело чувствовалось онемелым, слабым, изнурённым. Иногда почти казалось, что к её телу присосался некий амебоидный паразит, который медленно подтачивал и разрушал её день за днём, неделя за неделей, год за годом.
К настоящему времени она уже забыла почти всё, от воспоминаний оставались только хилые остатки, призраки былого.
Для неё они были единственным, что сохраняло хоть какой-то свет в её уме. Проблески ярких цветов и лиц, лиц тех, кого она называла друзьями. Она помнила, что с ними она смеялась, с ними она злилась, плакала – чувствовала. Они окружали её любовью и дружелюбием как никто другой.
Они были единственным светом, который ей было позволено тут держать.
Ей не хватало их. Она признала наконец, что ей не хватало, так сильно и отчаянно не хватало.
Было так, как если бы все её внутренности были теперь вырваны, и осталось только сердце, чтобы помнить о них. Всё это вытащилось, медленно, год за годом, а ей осталась только холодная полая оболочка, которой она теперь и являлась. Лёд больше не был самым холодной вещью; самой холодной ощущалась пустота, которая просачивалась в тело в тысячах местах сразу и заполняла освободившееся место внутри. Или, возможно, просто воссоединилась с такой же пустотой, что вызрела в ней.
Она больше не могла идти. Не было никакого края в обозримом пространстве, никакого вообще. Она всё время знала, что это бесполезно, но теперь... теперь она признала. Наконец, с охотой, она остановилась, прекратила насилие над своими ногами, один последний стук копыта полетел вокруг прощальным эхом.
Ледяной панцирь на ней немедленно треснул в тысячах местах и опал на пол миллионом крохотных прозрачно-серых кристалликов. Пускай. Он победило, и она приняла это. Она просто хотела лечь и заснуть. Она не спала целые годы. Она нуждалась во сне, так сильно, и зов был таким сладким, приветливо приглашал вступить в свои пределы.
Впрочем, у кусочков льда были на неё собственные планы. Они начали медленно ползти по несуществующему полу, дёргано сдвигаться и сталкиваться друг с другом. Очарованная явлением, она смотрела, как они слипаются в крупнеющие на глазах комочки. Медленно и методично, они стыковались друг с другом, часть к части, и вот над полом поднялась сформировавшаяся в целое фигура.
-Это... я... – каркнула кобыла, горло было сухим и будто раненым.
Прозрачная пегаска была точной её копией, и она стояла впереди, голова направлена вниз, и будто взирала на неё. Разительная элегантность, красота и точность ледяной пони поразили кобылу, но было в её облике и что-то, что заставило её задрожать в страхе.
Лицо ледяной пони было самим несуществованием, его зияющее дно направилось на живую угрожающе, и цель была ясна. Кобылу затрусило под тем взглядом, и она бы закричала, но её голос треснул и распался ещё в самом начале ужаса.
Оно двинулось.
Голем пони медленно двинулся, начал медленно поднимать и опускать копыта, передвигая своим укрепиться ближе и ближе к застывшей кобыле. Звуки, производимые его телом, были как мягкие позвякиванья, мелодично отлетавшие в черноту вокруг. Они были как звоночки, как музыкальная подвеска, что тихо покачивается на нежном ветерке.
Она никогда не слышала звуков, что будили бы в ней такой страх.
Так... вот мой конец... раздалась мысль в пещере её головы, которая отчаянно мимикрировала под окружающую пустоту. Оно... Сейчас превратит в лёд и остальное моё тело... Она смотрела, как оно надвинулось ещё ближе, на расстояние шага теперь.
Прощайте все...
Восемь дюймов.
Прощай жизнь...
Четыре дюйма.
Прощайте, мои друзья...
Один дюйм.
Единственная слеза скользнула с её века.
Один дюйм.
Какая-то искра мерцнула изнутри неё, что-то, чего она не имела долгие годы. Это началось с единственной капельки воды на её лице, и вот уверенно заструилось по телу.
Теплота.
Впервые за десятилетия ходьбы, размышлений, отупляющего эха и гаснущих мыслей – она остановилась. Она изучала открытое лицо ледяной пони, льдистую черноту внутри. Вдруг, словно затворы снялись, и в её ум хлынуло наводнение воспоминаний, увеличивая теплоту в разы.
Огонь, желание, страсть, побуждение, гнев, досада, смех, смущение, напряжение, волнение, счастье, печаль расстройство, горе, разочарование, любовь... теперь она вспомнила всё это. Она чувствовала, как это бурлит и пульсирует в ней, устойчивым битом ритмичной мелодии... Бумп-бумп... бумп-бумп...
– Это... моё сердце? – озвучила она себе вопрос; голос далёкий и искажённый, будто говорит она с другого плана бытия. Она взглянула на свою грудь и могла чувствовать, как оно ещё раз качнула кровь в её тело. Но она поняла, оно качало не только кровь, оно посылало по ней нечто большее, что-то фундаментальное, что-то прекрасное.
Жизнь. Она распространялась.
Она переполнялась радостью, всё больше чувствуя, как холод оставляет её тело, медленно но уверенно теснимый из всех вен и органов. Пегаска встряхнулась – движение, которое она не совершала целую вечность – и твёрдо поставила на землю копыто, затем другое, другое, и последнее. Она стояла, снова стояла прямо, и она стояла лицом к лицу с големом, что смотрел в ответ с неизъяснимой печалью.
Оно был рядом, но только и всего. Оно ничего не могло сделать. Оно не сделает. Уж она проследит.
Внезапно она улыбнулась и сделала то, что с самого начала хотела сделать, но боялась. Теперь же это было всё, о чём она могла думать. Растягивая момент и вслушиваясь в ощущения, она развела крылья и простёрла их на полную длину.
Свобода. Чувство было таким замечательным...
Она пробежалась несколько шагов, ускоряясь; крылья захлопали, и её тело поднялось в бесконечное небо чёрных пространств, оставляя ледяное создание внизу. Она чувствовала, как в груди бьется сердце, удар за ударом из самого центра её существа. Она чувствовала и ощущала, как загребают воздух бойкие крылья – устойчивый ритм, радостно аккомпанирующий её сердцу. И они пели в гармонии, делясь с ней теплотой, позволяя вновь ощутит свободу после стольких лет заточения в тюрьме холода.
И затем она увидела его. Она наконец увидела. Сперва она не поверила, что это есть, подумала, что ей просто кажется, что это очередная жестокая уловка этого места. Но она уже имела смелость всё равно попытаться и направиться туда. Она хотела этого, так сильно, что даже не представляла теперь, как могла обходиться без этого так ужасно долго... Она нуждалась в этом. Теперь она знала, ясней всего, что только есть, что это именно то, что ей нужно.
Ей нужно было к свету.
Наконец она стала слышать голоса. Голоса других пони, настолько знакомые, настолько привычные ей – она едва не расплакалась в полёте. Но она знала, что должна сосредоточиться на том, чтобы лететь – быстрее, дальше, выше в свет.
Она знала, что очень скоро будет дома.
Свет ставал больше. Он ставал шире. Голоса ставали чётче, громче, и такими приглашающими. Удваивая усилия, пегаска ускорилась, поднимаясь на высоты, где её ждал свет, где её ждала теплота.
Внезапно она вспомнила что-то – что-то, что ей даже в голову не приходило помнить в этом мёртвом ландшафте. Думая об этом прямо сейчас, она хихикнула, было так смешно, что можно, оказывается, забыть что-то настолько важное. – Ну да, конечно! Я почти забыла, как меня зовут! Меня зовут... зовут...
– Рейнбоу Дэш!
Теплота. Она была такой приятной...
Пони заворчала и со слабым стоном попыталась подняться в рог89иро положение. После череды усилий ей наконец удалось сесть и более-менее уравновесить свой мир. Она чувствовала такое головокружение, словно вращалась с добрый час. Когда она подняла голову, комок тошноты на мгновение ушёл вниз, но вскоре подкатившая дурнота стала слишком сильна, и её вырвало серией склизких остатков её последней трапезы, во три захода пролившейся на пол противной комковатой жижицей.
Кобыла закрыла и крепко зажмурила глаза, пытаясь унять те бушевания штормов, что колыхали её ум. И ещё боль. По её голове словно проложили пути и пустили поезд. Каждое колесо плющило и ровняло её пытающийся хоть привстать ум, эффективно вычищая всякую мысль и чувство кроме боли. Кобыла закричала. Завалившись на спину – хоть не в рвоту, к удаче – она покатилась по земле точно капризный ребёнок, хныча в попытках хоть так дать выход чудовищному давлению.
Угх... что... где...? прибыли первые рваные мысли, когда ум наконец обрёл островок ясности. Кобыла судорожно втянула воздух и содрогнулась всем телом, и впервые ощутились крылья. С ещё одним глубоким стоном она потянулась ими вперёд и покрыла голову, словно ища так утешение в своём страдании, и оставалась так, плача ещё несколько минут, пока боль не спала. Наконец, когда биологическая опасность более-менее миновала, она осмелилась встать. Медленно, берегя равновесие, она поднялась на шатких ногах и огляделась.
Если одним словом, то вокруг не было ничего. Ничего, просто чернота. Сплошная гомогенность чёрного, залившая мир вокруг вечным цветом траура и плача. Куда бы она ни глянула, везде зияла одна и та же пустота, пронзавшая её через глаза и через ум. Это заставило её вздрогнуть не чуже, чем если бы её ослепили ярчайшим светом.
Моргая, чтобы сосредоточиться, кобыла сперва подумала, что ослепла, но потом нашла нестыковки. Она по-прежнему могла видеть перед собой свои копыта и тело на них. Она снова повертела вокруг головой. Непонятно, что и думать. Место казалось таким странным... Но в тоже время – знакомым...
– Э-эй...? – хрипло позвала она, слыша эхо своего голоса, отправившегося в бесконечное путешествие по чёрному как смоль ландшафту. Что... что за фигня?. Мысли в голове звучали невероятно громко, и она поморщилась, когда в череп вонзился шип боли. Наконец эхо затихло, и над нею снова сомкнулась герметичная тишина, почти физическим весом давя на тело.
Кобыла тут же возненавидела это место.
– Эй! Тут кто-нибудь есть?! – выкрикнула она, надеясь на какой-то другой результат. По-прежнему, вернулось только эхо её собственного голоса, полетевшего в бесконечные дали. Теперь гнев сменился страхом.
– Эй! Кто-нибудь!
– Эй, кто-нибудь... эй, кто-нибудь... эй.. кто-нибудь... кто... нибудь... – был единственный ответ.
Кобыла в отчаянии огляделась, крутя головой словно в отрицании то, что видит. Не может же быть так, что она здесь одна... Не может! Нужно взлететь и посмотреть, если ли...
Взлететь. Пони глянула себе под ноги, видя, что даже не в силах различить землю под собой. Если она поднимется, то... сможет ли потом снова отыскать твердь? Как пегас она, конечно, любила передвигаться по воздуху, но что-то в глубине ума предостерегало её. Летать, конечно, классно, и вообще, но – никогда больше не сесть на землю? Это казалось ужасной судьбой, даже при всей её любви к полётам.
Но и сидеть на месте было пустым делом. Как насчёт узнать, можно ли отсюда добраться до других мест? Может, даже найти выход? Её обычная уверенность и дерзость могли приугаснуть, но двигаться-то она могла себя заставить!
Копыта под ней задвигались в слаженном ритме, раз за разом чиркая о невидимый пол и унося прочь от места её позорного старта. Она не привыкла к таким условиям, дома у неё было столько свободы. Но это место... это было полностью открытое пространство, знала она. – Почему же тут будто в тюрьме? – буркнула она, и сразу же жалея о вокализации, когда шёпот отправился исследовать шуршанием все направления вокруг. Она вздохнула и продолжила шагать, копыто перед копытом.
Её передёрнуло с мелкой дрожью, на тело накатил внезапный озноб. Почему мне так... холодно? Это так… страшно... Она ненавидела идею признать это, но в таком месте она была невероятно беспомощной. Совсем не помогали и низкие температуры, она даже видела перед собой облачки пара своего дыхания.
Она испытывала невероятное желание взлететь, ускориться, убраться прочь от холода и мрака. Но она не осмеливалась. Она даже не хотела расправлять крылья, чтобы не искушать себя. Она не могла рискнуть, и это невероятно раздражало её, она совсем не могла ничего сделать. Ей очень не нравились такие слова, но...
Я чувствую себя такой слабой...
================================
Прошли уже дни. Ну, или по крайней мере так ей казалось. Тут было сложно отследить ход времени, ведь тут не было ни солнца, ни других светил. Она могла только предполагать, рассчитывать только на свой ум, но она знала, что ум вполне мог обманываться. Она вздохнула и снова сконцентрировалась на шагании; монотонное движение мускулов и суставов, зазубренное до автоматизма... но вместе с тем – единственное, что она по-прежнему могла контролировать.
Она с большим удивлением нашла, что ещё не сошла с ума от такого однообразного путешествия, самого длинного за её жизнь. Она думала об этом месте, о холоде, о том, как идёт тут, и что нет никакой усталости, и голода, или грязи. Всё это было так... странно. Даже пугающе.
Но пусть даже так; она всё равно не откажется от своего похода.
Она заставила себя выдохнуть, когда ощутила, что лёгкие захватывает ледяной воздух. Это было почти как физические руки, сжавшие ей грудь, и она никак не могла стряхнуть их. Этот холод... Он проникал сквозь шерсть и вкалывался в кожу, постоянный зуд, что никогда не уйдёт.
Она могла чувствовать, как очень медленно, день за днём, её крылья коченеют и утрачивают гибкость; с крыльев, видимо, онемение расползалось и на остальное тело. Она не переставала идти, ни на секунду. У неё было неясное чувство, что если она остановится, то это её погубит. Она не знала почему, и куда, но она знала, что двигаться – должна, а уж зачем – неважно.
– Хех... чтобы продолжать двигаться... – Она слабо улыбнулась, когда призраки её слов прыгнули отражаться вокруг. Упорство был как раз тем, в чём она была хороша, совсем как одна из её близких подруг и соперниц. Даже холод, просачивающийся в неё в тот самый момент, должен был ещё постараться, чтобы оторвать её от всплывшей мысли. С её дрожащих губ сорвалось мягкое хихиканье. – Да, она была такой... Та... та...
Кобыла слабно мотнула головой, пытаясь вспомнить имя той пони. Всё, что она получила, это очередной раунд головокружения и боли в висках. Она вздохнула и обратно сфокусировалась на дороге перед собою. – Ха, потом вспомню... я же не забыла совсем...
Её слова сквозили той же пустотой, что и земля, проплывавшая под ней.
==============================
Она так долго была одна. Прошло уже... сколько? Наверно, год уже... может... То точно было как год для пони, имевшей лишь цокот своих копыт как все удовольствия и развлечения. Их не было много, но с ними время проходило быстро.
Кобыла пела песню, сладкую и мелодичную, и с добавлявшимся эффектом эха вокруг. Она улыбнулась тому, что умеет поддерживать бит уже несколько минут, и закончила песню финальным нарастающим каскадом топота копыт. Тут могло не быть гитары для приличного соло, но у неё была голова, и она уже распланировала каждый деталь того, как даст песне жизнь. Каждую.
Она знала бит, ритм и партитуру. Что и когда будет вступать. Все инструменты, которые она хотела в своём произведении. Кандидатуры лучших музыкантов на эти инструменты. Что должны играть эти музыканты, нота за нотой. Слова она прокрутила в голове раз с 50 самое меньшее, в процессе редактируя, перередактируя и в конце опять подчищая всю задумку. Она уже знала, где хочет это сыграть, как хочет, и что для этого нужно. На премьеру она пригласит около ста пони, понивильцев в основном, и она уже знала, какая пони появится, а какая нет. И даже знала причины почему. Она оценила сумму, в которой ей всё это обойдётся; выходило в общей сложности 3492 монеты, плюс-минус 5, это чтобы дать каждому члену группы инструмент, на аренду помещения, нормального оборудования – усилители, электронику, ну и всякую лобуду вроде еды и напитков.
Она долго думала об этом.
Она шла и выдерживала холод уже столько, что просто не знала, чем ещё занимать себя, если не творить и выносить наверх раскопанные воспоминания. Она поёжилась и поморщилась, когда к ней снова начали всплывать воспоминания о прошлом, тревожа ум как ветерок тревожит озёрную гладь. И она не могла их остановить. Рябь и ветер ставали сильнее. В конце концов, они ведь были частью её самой, поэтому они всегда будут рядом, преследуя её в этой пустоте. Медленно, но уверенно теснимая, она позволила им ещё раз завладеть её умом.
Самым обычным, что ей вспоминалось, были её друзья, что по случаю было также и самым болезненным. Они через столькое прошли... И она наслаждалась каждый случаем, когда была с ними, даже если прямо того не показывала. Единственное, о чём она теперь сожалела, это что не бывала с ними чаще до того, как оказалась здесь... где бы это она ни оказалась.
Она спрашивала себя, что они делают прямо сейчас... Может, они даже ищут меня? Нет, я знаю, что они ищут меня! Делают всё, что в их силах!
Кобыла усмехнулась широкой улыбкой и хихикнула под плывущие в голове воспоминания. – Да, я же всегда им в чём-то помогаю! Та бедная кобыла... интересно, как там… как там… "та пони"? Да, я знаю, что они придут за мной... я им нужна!
Опровержение этого стало самым частым гостем в её голосе.
==============================
Пони было холодно. Так холодно. Идущая по телу дрожь была уже не гостью в ней, а полноправным постояльцем. Она могла слышать повторяющийся хруст и поскрипывания льдинкок на своих бедрах и спине. Могло показаться, что это трутся друг о друга куски гладкого стекла, но льдистая закременелось снаружи была ничем в сравнении той, что засела в ней внутри. Каждый шаг – боль. Каждое движение – боль. Каждый мускул тела протестующе стонал, крича остановиться и только отломить всё это от себя.
Но нет, кобыла продолжала двигаться, не останавливаясь ни на секунду, пусть даже задние ноги теперь почти полностью замёрзли.
Это началось ещё давным-давно – лёд, формирующийся на её теле. По какой-то причине он не особо её волновал. Единственное, что она держала на уме, это продолжать идти как шла, идти всё туда же, не сворачивая. Она давно потеряла желание выяснить, что это за место, где она оказалась... она просто хотела домой. Назад к свету. Назад к теплоте.
Она не чувствовала такой усталости и холода с самых первым моментов, как проснулась в этой местности, которую она назвала "черные пространства". Название весьма подходило, тут и впрямь была лишь бесконечно простиравшаяся чернота, хотя со временем она начала думать об этом не только как о пустоте. Была также символичность. Место было полной её противоположностью, было того типа, какой она ни за что не хотела бы быть.
Тоскливо-монотонная и изматывающая, оно предоставляло бесконечные просторы, но выдавливало жизнь из каждой её клеточки. Она даже не смела расправить крылья из страха, что на них тут же сомкнётся и украдёт окружающий мрак. И холод. Она ненавидела этот холод… Тут было ужасно холодно, так холодно, что ей порой хотелось только лечь и сдаться морозу, забыться, чтобы больше не иметь с ним никаких дел.
– Я не могу разглядеть света... – То, что слетело с её губ, было странными звуками, но долгожданными тем не менее. Она не слышала себя уже столько, что почти забыла само понятие звука. Смех, пение, приветствия, подбадривания... Её собственный голос звучал теперь как отдельная сущность, отколовшаяся от беспрестанно шагающего тела и её однообразной как чернота жизни.
Но она была упрямой пони. Она продолжит ступать и продвигаться вперёд, поощряемая воспоминаниями о прошлой жизни, даже если так и не увидит свет в конце тоннеля. Она должна продвигаться вперёд. Друзья ищут её, и ей только нужно выступить им навстречу. Она могла не видеть глазами, но она уже знала, что там впереди. Она должна выйти к ним, она знает, что с ними её ждет теплота, её уже ждет свет.
Даже после сорока лет, сколько она тут, она не сдастся.
Она не могла. Умом она знала, что никак не может. Пусть чёрные пространства оукружали её тело, но они не могли погасить её мерцающую решимость.
Спустя столько времени нескончаемой ходьбы это стало уже делом принципа – увидеть, как долго она сможет продержаться, прежде чем холод вконец доберётся до неё. Гонка до конца, объявила она в своей голове несколько лет назад. Морозная корка покрывала уже немалую часть её тела, но она знала, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем ледяная тюрьма сомкнётся на ней полностью. Это не обычный вызов, часто думала она себе. Это сражение, в котором я ОБЯЗАНА победить. В котором я СОБИРАЮСЬ победить.
Если в результате она верётся к друзьями, она бросит на это дело всё, даже если для этого нужно бросать силы в пустоту.
==============================
Шестьдесят лет. Во столько она теперь оценивала своё пребывание тут, хотя вообще-то она не пыталась помнить.
Это был первый раз за долгое время, когда ей захотелось посчитать. Её шаги, вслед за умом, с каждым пройденным моментом всё замедлялись и слабели, пока наконец оба уже едва тащились. Просто ползла в мучительно медленном темпе отчего ставало только тягостнее
Мучительно медленное ползение было теперь доминирующим темпом, делая её путешествие только тягостней, пока она продолжала двигаться вперёд... Цок. Цок. Цок. Цок.
Лёд теперь был её неотъемлемой частью. Хвост смёрзся в одну рыхлую глыбу, висевшую безвольной паклей с явной коркой льда вокруг, тонкой, но на удивление прочной. Задние ноги стали медленно волочащимися мороженными, что ещё позволяли ей продвигаться вперёд, но уже сформировали свой собственный цикл: застыть – растаять – сцепиться для нового шага. Передние ноги физически были в таком же состоянии, но так как она всё время видела их, ум считал их нетронутыми. Они просто раз за разом выносились вперёд одна другой, и ум считал их самым живым из всего окружавшего. Она хотела отвести взгляд, оборвать их жестокое напоминание о своём медленном сползании в забвение, но судьбе было угодно заморозить и её шею, до почти полной неподвижности.
И у неё не было решимости сломать его. Она просто позволила ему быть; ни больше, ни меньше. Она знала, что холод выиграл битву уже давным-давно. Решимость её, как выяснилось, была вовсе не такой горячей, как ей казалось.
==========================
Кобылу уже не заботил счёт лет. Её уже ничто не заботило. Единственное, что ещё хоть как-то трогало её, это узнать, как ещё долго идти до края этого ужасного места. Если он вообще имелся, конечно.
Цок... цок... цок... цок...
Её шаги и ум ставали всё более вялыми и пустыми. В ничто они были как гордые однажды павлины, однажды гордые, теряющие теперь каждую частичку своего блистательного наряда, перо за пером. Её голова поникла, уставившись в черноту земли перед собою – вид, который ни на йоту не измени даже все пройденные шаги.
Кристаллики льда сформировали вокруг пони настоящую скорлупу, футляр, крепко сжимавший её в своём морозном захвате. Где бы лёд ни коснулся её шерсти, там тело чувствовалось онемелым, слабым, изнурённым. Иногда почти казалось, что к её телу присосался некий амебоидный паразит, который медленно подтачивал и разрушал её день за днём, неделя за неделей, год за годом.
К настоящему времени она уже забыла почти всё, от воспоминаний оставались только хилые остатки, призраки былого.
Для неё они были единственным, что сохраняло хоть какой-то свет в её уме. Проблески ярких цветов и лиц, лиц тех, кого она называла друзьями. Она помнила, что с ними она смеялась, с ними она злилась, плакала – чувствовала. Они окружали её любовью и дружелюбием как никто другой.
Они были единственным светом, который ей было позволено тут держать.
Ей не хватало их. Она признала наконец, что ей не хватало, так сильно и отчаянно не хватало.
Было так, как если бы все её внутренности были теперь вырваны, и осталось только сердце, чтобы помнить о них. Всё это вытащилось, медленно, год за годом, а ей осталась только холодная полая оболочка, которой она теперь и являлась. Лёд больше не был самым холодной вещью; самой холодной ощущалась пустота, которая просачивалась в тело в тысячах местах сразу и заполняла освободившееся место внутри. Или, возможно, просто воссоединилась с такой же пустотой, что вызрела в ней.
Она больше не могла идти. Не было никакого края в обозримом пространстве, никакого вообще. Она всё время знала, что это бесполезно, но теперь... теперь она признала. Наконец, с охотой, она остановилась, прекратила насилие над своими ногами, один последний стук копыта полетел вокруг прощальным эхом.
Ледяной панцирь на ней немедленно треснул в тысячах местах и опал на пол миллионом крохотных прозрачно-серых кристалликов. Пускай. Он победило, и она приняла это. Она просто хотела лечь и заснуть. Она не спала целые годы. Она нуждалась во сне, так сильно, и зов был таким сладким, приветливо приглашал вступить в свои пределы.
Впрочем, у кусочков льда были на неё собственные планы. Они начали медленно ползти по несуществующему полу, дёргано сдвигаться и сталкиваться друг с другом. Очарованная явлением, она смотрела, как они слипаются в крупнеющие на глазах комочки. Медленно и методично, они стыковались друг с другом, часть к части, и вот над полом поднялась сформировавшаяся в целое фигура.
-Это... я... – каркнула кобыла, горло было сухим и будто раненым.
Прозрачная пегаска была точной её копией, и она стояла впереди, голова направлена вниз, и будто взирала на неё. Разительная элегантность, красота и точность ледяной пони поразили кобылу, но было в её облике и что-то, что заставило её задрожать в страхе.
Лицо ледяной пони было самим несуществованием, его зияющее дно направилось на живую угрожающе, и цель была ясна. Кобылу затрусило под тем взглядом, и она бы закричала, но её голос треснул и распался ещё в самом начале ужаса.
Оно двинулось.
Голем пони медленно двинулся, начал медленно поднимать и опускать копыта, передвигая своим укрепиться ближе и ближе к застывшей кобыле. Звуки, производимые его телом, были как мягкие позвякиванья, мелодично отлетавшие в черноту вокруг. Они были как звоночки, как музыкальная подвеска, что тихо покачивается на нежном ветерке.
Она никогда не слышала звуков, что будили бы в ней такой страх.
Так... вот мой конец... раздалась мысль в пещере её головы, которая отчаянно мимикрировала под окружающую пустоту. Оно... Сейчас превратит в лёд и остальное моё тело... Она смотрела, как оно надвинулось ещё ближе, на расстояние шага теперь.
Прощайте все...
Восемь дюймов.
Прощай жизнь...
Четыре дюйма.
Прощайте, мои друзья...
Один дюйм.
Единственная слеза скользнула с её века.
Один дюйм.
Какая-то искра мерцнула изнутри неё, что-то, чего она не имела долгие годы. Это началось с единственной капельки воды на её лице, и вот уверенно заструилось по телу.
Теплота.
Впервые за десятилетия ходьбы, размышлений, отупляющего эха и гаснущих мыслей – она остановилась. Она изучала открытое лицо ледяной пони, льдистую черноту внутри. Вдруг, словно затворы снялись, и в её ум хлынуло наводнение воспоминаний, увеличивая теплоту в разы.
Огонь, желание, страсть, побуждение, гнев, досада, смех, смущение, напряжение, волнение, счастье, печаль расстройство, горе, разочарование, любовь... теперь она вспомнила всё это. Она чувствовала, как это бурлит и пульсирует в ней, устойчивым битом ритмичной мелодии... Бумп-бумп... бумп-бумп...
– Это... моё сердце? – озвучила она себе вопрос; голос далёкий и искажённый, будто говорит она с другого плана бытия. Она взглянула на свою грудь и могла чувствовать, как оно ещё раз качнула кровь в её тело. Но она поняла, оно качало не только кровь, оно посылало по ней нечто большее, что-то фундаментальное, что-то прекрасное.
Жизнь. Она распространялась.
Она переполнялась радостью, всё больше чувствуя, как холод оставляет её тело, медленно но уверенно теснимый из всех вен и органов. Пегаска встряхнулась – движение, которое она не совершала целую вечность – и твёрдо поставила на землю копыто, затем другое, другое, и последнее. Она стояла, снова стояла прямо, и она стояла лицом к лицу с големом, что смотрел в ответ с неизъяснимой печалью.
Оно был рядом, но только и всего. Оно ничего не могло сделать. Оно не сделает. Уж она проследит.
Внезапно она улыбнулась и сделала то, что с самого начала хотела сделать, но боялась. Теперь же это было всё, о чём она могла думать. Растягивая момент и вслушиваясь в ощущения, она развела крылья и простёрла их на полную длину.
Свобода. Чувство было таким замечательным...
Она пробежалась несколько шагов, ускоряясь; крылья захлопали, и её тело поднялось в бесконечное небо чёрных пространств, оставляя ледяное создание внизу. Она чувствовала, как в груди бьется сердце, удар за ударом из самого центра её существа. Она чувствовала и ощущала, как загребают воздух бойкие крылья – устойчивый ритм, радостно аккомпанирующий её сердцу. И они пели в гармонии, делясь с ней теплотой, позволяя вновь ощутит свободу после стольких лет заточения в тюрьме холода.
И затем она увидела его. Она наконец увидела. Сперва она не поверила, что это есть, подумала, что ей просто кажется, что это очередная жестокая уловка этого места. Но она уже имела смелость всё равно попытаться и направиться туда. Она хотела этого, так сильно, что даже не представляла теперь, как могла обходиться без этого так ужасно долго... Она нуждалась в этом. Теперь она знала, ясней всего, что только есть, что это именно то, что ей нужно.
Ей нужно было к свету.
Наконец она стала слышать голоса. Голоса других пони, настолько знакомые, настолько привычные ей – она едва не расплакалась в полёте. Но она знала, что должна сосредоточиться на том, чтобы лететь – быстрее, дальше, выше в свет.
Она знала, что очень скоро будет дома.
Свет ставал больше. Он ставал шире. Голоса ставали чётче, громче, и такими приглашающими. Удваивая усилия, пегаска ускорилась, поднимаясь на высоты, где её ждал свет, где её ждала теплота.
Внезапно она вспомнила что-то – что-то, что ей даже в голову не приходило помнить в этом мёртвом ландшафте. Думая об этом прямо сейчас, она хихикнула, было так смешно, что можно, оказывается, забыть что-то настолько важное. – Ну да, конечно! Я почти забыла, как меня зовут! Меня зовут... зовут...
– Рейнбоу Дэш!
Теплота. Она была такой приятной...
